Иногда даже думаешь: как я умудрилась к двадцати четырем годам налепить столько ошибок?! И профессию выбрала неправильную, и мужа, который мне ни капельки не помогает, и ребенка родила капризного – может, он таким получился потому, что я всю беременность на своей школьной работе нервничала?!

Поневоле позавидуешь беспечным, не обремененным потомством ровесницам. Или даже обремененным, но чьи дети спокойно сидят в колясочках и наблюдают за птицами, котами и прочей живой природой. А мой Никитка все время или ревет, или шкодит.

И я, когда читаю ему бесконечные сказки (пусть он их пока не понимает, но я уже говорила: для гармоничного развития ребенку положено читать с самых первых месяцев), думаю: «А вот бы мне самой попасть в сказку! И получить в свои руки волшебную палочку!! Тогда бы вся моя жизнь пошла совсем по-другому…»

Телефон зазвонил в шесть утра – по понятиям глухой осени это поздняя ночь. За окном беспросветная темень, и все наши – я имею в виду маму и Машку, потому что папенька отвалил в очередную экспедицию, а Аська с мужем и дитем живут на съемной квартире, – крепко почивали. Только я, как последний лох, уже глотал горячий чай. Настраивался на утреннюю пробежку. И, чтобы выгнать себя на улицу, смаковал запрещенный «Сникерс». Увидь меня сейчас тренер Михалыч, точно бы начал гундеть о плохом холестерине и вредных углеводах, но мне надо было чем-то взбодриться. Потому как, чтобы обуть в такую-то рань кроссовки и выбраться в стылую темноту, на блестящую от холодного дождя улицу, необходимо изрядное мужество.

И вот я уже почти добился нужного боевого настроя, а тут телефон с мысли сбивает. Кому, интересно, неймется? Может, Михалыч хочет порадовать, что мне на Кубок Кремля wild card дали? Впрочем, о чем это я – не только Кубок Кремля, но и итоговые турниры лучших восьми уже прошли, теннисный сезон на этот год закрыт.

Никакого страха, как у мамани, – она от ночных звонков всегда вздрагивает – у меня не было. Мало ли кому приспичило позвонить в неурочное время? Может, Машка в кои-то веки поклонника завела. Или папаня в своей экспедиции на какой-нибудь высокий холм забрел, где вдруг сотовые телефоны стали ловить. Вот он и решил нас осчастливить очередным восторженным рассказом об очередном ископаемом.

Я одним махом допил чай и бодрым шагом почесал в коридор, к аппарату. Снял трубку и пробасил максимально бодро:

– Слушаю!

Особой бодрости, правда, добиться не удалось – голос дал предательского петуха. Вот что значит в такую рань вставать – даже горячий чай не помогает.

– Ты, Максим? – строго проскрипела трубка.

Я тут же узнал говорящего: это дед. Папин отец. Известный приколист. В нашей семье его осторожно именуют «пожилым чудаком». И уж от его звонка в шесть часов утра точно ничего хорошего ждать не приходится.

– Он самый, дедуля. Привет.

Я прокашлялся, тщетно пытаясь избавиться от утренней хрипотцы. И тут же нарвался на недоуменный вопрос:

– Вы еще спите, что ли?

– Так ночь на дворе! – хохотнул я.

– Какая ночь? – возмутился дед. – Я уже два часа на ногах… А Маша дома?

– Где ж ей быть! Храпит. А я на пробежку собираюсь.

– Не теряешь надежды Уимблдон покорить? – тут же наступил на больную мозоль дед.

– Не теряю, – бодро ответствовал я. (Надо признаться, что с каждым годом эта напускная бодрость дается мне все труднее.)

– Ну-ну, – хмыкнул дед. – Дерзай. Не забудь меня пригласить, когда в финале играть будешь.

– Приглашу, – пообещал я. – И клубнику со сливками проспонсирую.

– Ловлю на слове, – опять усмехнулся дед и спросил: – Но в этом-то году турниров уже не будет? Сезон закрыт?

Надо сказать, что для своих семидесяти пяти или сколько ему там старичок демонстрировал удивительную осведомленность.

– Закрыт, – подтвердил я. И осторожно поинтересовался: – А ты почему спрашиваешь?

Неужели собирается в Москву приехать?

Надо сказать, что наш дед – большой оригинал. Когда-то, в бурной молодости, он исколесил всю страну, а сейчас живет на юге, в Краснодарском крае. И как многие жители Кубани, ненавидит столицу лютой ненавистью. Потому что мы, москвичи, якобы сосем из жителей солнечного края бешеные налоги. И строим на них никому не нужные массивные памятники, а также освещаем свой город чрезмерной иллюминацией. И дед туда же. Он всегда говорил: «Я в ваш бандитский город только в самом крайнем случае сунусь».

И раз он в такую рань звонит, наверно, этот крайний случай и наступил. Явно надумал заявиться и у столичных светил какую-нибудь старческую болячку лечить. Что ж, пускай тогда Машка отдувается, у нее времени больше. Да и вообще: ублажать пенсионеров – не мужское дело.

И мои худшие опасения, похоже, оправдывались.

– Мне нужно срочно тебя увидеть, – заявил дед.

Его голос звучал взволнованно.

– А что случилось? – без особого интереса спросил я.

Небось начнет сейчас скулить про очередную болезнь.

Но скулить дед, против ожиданий, не стал. Повторил:

– Важное дело. Касается вас всех. Тебя. Марии. И Аси.

– А какие у нас с тобой могут быть дела? – бестактно поинтересовался я.

И только потом подумал: а вдруг дед свою скорую смерть чует? И хочет нас, внучат, напоследок облобызать?

Но нет. Никакого трагизма в его тоне я не услышал.

– Максим, мне уже семьдесят семь лет. Жить осталось всего ничего, – очень спокойно, даже буднично произнес дед. И тут же его тон вознесся до более официального: – По-моему, самое время обсудить с вами вопросы наследства.

«Какое там у тебя наследство!» – едва не брякнул я. Но от новой бестактности удержался и заблеял:

– Да ладно, дед, о чем ты говоришь! Ты еще до ста лет доживешь!.. Да и не нужно нам ничего…

– Я лучше знаю, что вам нужно, – строго произнес он. И резюмировал: – Вы должны приехать ко мне. Все трое.

Час от часу не легче.

Промозглым ноябрем переться на российский так называемый юг, когда я вчера по телику слышал, что в Краснодаре плюс семь с проливными дождями!

Но, скажем мягко, от южного, как мы его называем, дедули всегда можно было ждать чего угодно. Он, в отличие от своего сына (моего папы), – человек абсолютно непредсказуемый.

Например, мои родители долго надеялись, что дед завещает им свою расположенную в приморском поселке Абрикосовка квартирку. Квартирка, между нами, дрянь, двухкомнатная, в двухэтажном доме без горячей воды, да и с холодной – только по расписанию, до моря четыре километра по пыльным улочкам. Но на халяву, ясное дело, сошла бы.