грустно и плохо жить. Вовсе не ту Марию Алексеевну, которая источала злобу и всех драла, стояла над нами металлическим колом, на который в любой момент можно было максимально больно присесть.

Она залезла в ванную под уже тарабанящий душ и сползла вниз. Она ждала звонка от подруги так, как будто это был последний лучик света. Телефон валялся в снятых и брошенных на табуретку вещах. Определенно, я застал ее в особенно мрачный день, на пике отчаяния. Вот она какая, оказывается, совсем и не мерзкая, не такая рубая, даже жалко ее. Я почувствовал, что всё, мой затяжной полет в могилу заканчивается, остается буквально пара мгновений, чтобы что-то предпринять.

Я смотрю на Марию, я подплываю, подлетаю к ней поближе, слыша, как она, кажется, всхлипывает и, собрав всю волю, что осталась, кричу: «Какая же ты конченая дрянь, Маша! Ничего ты не можешь! Ни с чем не справляешься! Как же ты всех достала!». Она подрагивает всем телом. Я кричу еще что-то, хочу еще добавить, к уже сказанному, но мой взгляд падает на сливное отверстие, и меня утягивает течением. Я соскальзываю в гремящую последнюю тьму. Это всё. Я окончательно умер.

Конец