— Дальше за Польшей живут немцы, — продолжил Петр, — У них каких только чудес нет, и все не от Бога, а как из преисподней повылезли. Видывал я книги в немецкой слободе. Читать не читал, а картинки поглядел. И драконы, и грифоны, и слоны, и гиппопотамы.

— Батя у немцев был, никаких грифонов не видел, — ответил Ласка, — Из всех диковинных зверей есть там только ослы размером с лошадь, на которых и рыцари ездить не гнушаются.

Устин кивнул. Чего не видел, того не видел.

— Говорят, у императора при дворе живет зловещая птица напугай, которая человеческим голосом на Бога хулу возводит, — вспомнила мама.

— Эка невидаль. Как будто у нас говорящих ворон или скворцов не бывает. А что хулу возводит, значит, люди научили. Не с птичьими мозгами по злому умыслу богохульствовать.

— Ты, главное, лишнего на себя не бери, — собравшись с мыслями, сказал Устин, — Давши слово держись, а не давши — крепись. Пусть да твое будет да, нет твое будет нет, а завтра твое будет до первой звезды следующего дня.

— Хорошо, батя.

— Католикам крест их неверный не целуй и присягу на книгах латинских не давай. Если на слово не поверят, значит, ты сам виноват, что недостойным доверия себя выставил, и никакие клятвы тебе не помогут.

— Хорошо, батя.

— Татарам, коли встретишь, Аллахом не клянись. И их клятвам не верь. Если скажет татарин «Иншалла», что означает «как будет угодно Аллаху», это хороший знак. Это значит, что ему неважно, поверишь ты или нет, но обманывать тебя он не намерен.

— Хорошо, батя.

— От обычая по рукам ударить не отказывайся. Хотя он и купеческого происхождения, все добрые люди его знают. Ты не на службу едешь, не на войну, не в посольство, а по торговому делу.

— Хорошо, батя.

— Если вдруг ты попал в беду и есть время подумать, то начни с плана. Как придумаешь план Аз, по которому дело сделать можно, сообрази еще план Буки на случай, если что-то пойдет не так.

— Хорошо, батя.

— Свои знания и умения сразу не показывай и ничем не хвастайся. Что дворянин лошадей хорошо понимает, никто не удивится. Что лошади понимают тебя лучше, чем прочих, тоже могут не заметить. Но если подумают, что ты слишком не такой, как они, могут назвать колдуном и сжечь.

— Батя! Немцы же не совсем дикари, тоже ведь христиане. Ладно-ладно, буду вести себя скромно и ничем не хвастать.

— Если к столу пригласят и выпить предложат, — сказал Петр, — Не отказывайся, но много не пей.

Все удивленно посмотрели на Петра, очевидный же совет. Но он продолжил.

— Вина виноградного берегись, оно пьется легко, и пьянит не сразу. Особенно с непривычки. Если почувствуешь, что в голову ударило, то не чуди ни словом, ни кулаками, а лучше еще выпей. Ты человек такой, что по пьяни тебя в сон клонит, а не на веселье.

— Хорошо.

— Главное, саблю не бери, когда пьяный. Позора не оберешься.

— Я и так не беру.

— Правильно.

— Соображай быстрее, если таки пришлось за саблю взяться, — сказал Павел, — Все нормальные люди в бою нутром чуют, куда руки-ноги девать. Один ты думать пытаешься, будто в латинские шахматы играешь.

— Постараюсь.

— Немецкий прямой меч — оружие очень быстрое, — сказал отец, — Особенно тонкий колющий меч, который они в городе при костюме носят. Немцы в бою рубятся как попало, а на улицах сходами. Атака — два-три удара с защитами — разошлись. Посмотрели друг на друга, подумали, повторили. По этим правилам играть — верная смерть для тех, кто по ним с детства не играет. Не давай немцу передыха. Он шаг назад — ты шаг вперед. И руби его непрестанно, пусть в защиты уходит. Ты молодой, худой и сухой. С другого третий пот сойдет, а ты еще свеженький как огурчик. Загоняй немца, пусть устанет и ошибется. Станешь в стратегии играть — проиграешь.

— Хорошо.

— Жениться там не вздумай, — сказала мама.

— Мама! Я и не собирался!

— Все вы так говорите. С девками латинскими вовсе не ложись.

— Мама!

— У них там, говорят, заразы срамные, о которых на святой Руси и не слышали.

— Ты же слышала.

— У них там заразы, о которых даже на Руси через полмира слышали, — исправилась мама.

— Не буду ложиться с девками латинскими, — ответил Ласка, который и так даже не думал ни о каких латинских девках.

Но подумал, считаются ли лютеранские девки тоже латинской веры, если они молятся по-немецки. Мама, наверное, про лютеран и не слыхивала.

— И с татарскими девками не ложись, — сказал Петр с улыбкой.

— Где же я в Польше возьму татарских девок? Ладно, ладно, не буду.

— И с жидовскими не ложись, — сказал Павел на всякий случай.

— Не буду.

— И с православными не ложись тоже, — завершил отец.

— Вот-вот! — тут же сказала мама, не успел Ласка ответить, — А то окрутит тебя ведьма какая-нибудь.

— И с ведьмами не лягу, — ответил Ласка и запомнил, что не ложиться с православными девками он пообещать не успел. А православных-то половина немаленькой Литвы будет.

Поутру Ласка собрался в дорогу. Оседлал низкорослого коня ногайской породы, купленного на ярмарке в Москве в прошлом году. К седлу приторочил вьюк со сменой одежды. Подумал, брать лук или не брать, решил взять. Хотя и поехал не на войну, разбойников одинокому всаднику стоило опасаться. Лук с саадаком и колчаном остался старый, привычный, а не из осенних трофеев. За саадаком подвесил к седлу длинный «подсаадачный» нож.

Надел теплые шерстяные штаны и сшитый в прошлом году на вырост шерстяной кафтан на подкладке. Сверху — старую батину однорядку, а еще сверху — плащ-епанчу кого-то из братьев, в которую таких как Ласка влезло бы трое. Начиналась весна, а чем дальше на запад, тем теплее. Поэтому таскать с собой для утепления и мало ли ночлега в чистом поле овчинный тулуп никак не хотелось. Обулся в привычные юфтевые сапоги, на голову надел валяную шапку. С собой взял пошитый за счет осенних трофеев красивый кафтан на случай важных переговоров с большими людьми.

Опоясался трофейной булатной саблей. Батя и братья говорили, что