дома. Мне давно не десять лет, и то, что отец иногда заезжает к любовницам, не является для меня новостью. Просто он щадит мои чувства даже в девятнадцать.

Когда родители развелись, то сама мысль о том, что в доме появится другая женщина, кроме мамы, приводила меня в ужас. Казалось, что как только каждый из родителей создаст свою семью, я останусь в стороне. Никому не нужной, преданной и одинокой.

С годами моё восприятие изменилось. Я стала достаточно взрослой, чтобы понимать, как сильно папа нуждается в женском внимании и любви. В данный момент он встречается с Ирой — девушкой, которая проходит в клинике интернатуру. Хочется скрестить пальцы, чтобы у них получилось.

За ужином я снова лезу в сеть, чтобы проверить новости о гонщике. Это становится плохой традицией, но притормозить я не могу. С одной стороны, хочу, чтобы о нём помнили и говорили, а с другой — только хорошее.

Обжегшись чаем, прокручиваю в голове сегодняшнюю встречу. Мне не сразу, но стало понятно, что Андрей попросту надо мной издевался. Было ли обидно? Нет, ни разу. Если это поможет ему пережить крах в карьере и жизни в целом — то окей, какое-то время я смогу побыть грушей для битья. Он же для этого меня оставил?

Интересно только, что бы он сделал, если бы я набралась смелости и сняла с него штаны и бельё? Щёки ярко вспыхивают, когда думаю об этом. А я бы сделала это?

Наша вторая встреча закончилась ожидаемо плохо, но я почти не расстроилась. Казалось, что чем чаще мы будем видеться, тем лучше будет двигаться дело по искуплению вины. Рано или поздно Андрей должен понять, что я искренна в своих желаниях, а за рулём была трезвой и вовсе не пренебрегала правилами дорожного движения — просто так вышло, отвлеклась. Жутко, но это так.

Но пока что, чем хуже гонщику — тем хуже мне. И я уверена, что это вовсе не предел, и даже не пик. Разогрев. Когда всё начнёт по-настоящему сыпаться — тогда и случится мощный взрыв.

После обеда Андрею поставили капельницу, а я села в кресло и попыталась прочитать ему что-то из подготовленного накануне материала. Вряд ли он вообще слушал меня, потому что равнодушно смотрел в потолок, но не перебивал и не затыкал. Думал, хмурился, играл желваками. Я украдкой посматривала.

Когда увидела, что он горит, то позвала медсестру и попросила уколоть жаропонижающее.

Прошёл час, но легче не становилось. И тогда я не придумала ничего лучше, чем сбить температуру с помощи влажной марлевой повязки, которую попыталась положить на горячий лоб Андрея — за что наткнулась на уничтожающий взгляд.

Гонщик строго попросил меня уйти. У него даже не было сил, чтобы отбивать в мою сторону болезненные удары, хотя я подавала и подавала. Равнодушие оказалось хуже грубости. Кто бы мог подумать.

Мне пришлось покинуть стены палаты. Я вышла в коридор и просидела на посту у медсестры до тех пор, пока Андрею не стало легче. Когда температура спала, и он уснул, я со спокойной душой уехала домой, но попросила звонить мне, если состояние станет хуже.

Сделав глоток чая, не могу перестать прокручивать в голове прошедший день. Взгляды, слова, реакции. Я понимаю, что Бакурин не терпит непослушания, но на месте его близких я бы дневала и ночевала в больнице вопреки его приказам. В соседней палате, на парковке — неважно. Ему больно и одиноко. Прекрасное будущее ускользает как песок сквозь пальцы.

Позже я с интересом обнаруживаю, что старые статьи утонули в сети, но всплыли другие — первые заголовки по запросу фамилии Бакурина показывают свежий материал. Я расправляю спину, просматриваю.

Жена известного гонщика Андрея Бакурина, Алина, вынужденно перенесла презентацию своей новой коллекции на неопределённый срок.

Пытаюсь вспомнить, почему мне не понравились её дизайнерские вещи, и никак не могу. Тру лоб, напрягая память.

Нахожу личную страничку в социальной сети, вижу закрытые комментарии к постам. Насколько мне известно из давних интервью Андрея – они с женой вместе уже семь лет. Молодые, красивые. До этого долго дружили.

Гонщик тепло отзывался об Алине и всегда утверждал, что она – его стимул и вдохновение. Может, моя подруга преувеличила размер их ссоры и от скуки разогнала информацию о разводе?

Когда нахожу рабочую страничку Бакуриной, наконец, вспоминаю, почему мне не подошли её вещи. Всё дело в откровенных вырезах и мини-длине. Наверное, я не доросла до такой одежды. Для меня это слишком, хотя, безусловно, выглядит красиво.

— Я дома! – звучит голос отца в прихожей.

Он приезжает в одиннадцатом часу. Весёлый, в хорошем расположении духа.

— Какие планы на завтра? – спрашивает, подойдя к холодильнику и достав оттуда бутылку воды.

В свои сорок два папа выглядит просто отлично. Никакого лишнего веса, глубоких морщин. Я видела, как Ирина смотрела на него полным восхищения взглядом. Впрочем, не только она, а и многие другие женщины.

— Не хочешь поехать со мной к Литвиным? – снова интересуется. – У Валерия именины. Будут шашлыки, танцы. Заодно и развеешься.

Валерий Литвин — папин университетский друг. Он держит реабилитационный центр с современным оборудованием. Воспитывает сына на год старше меня. И часто плоско подшучивает, что нам с Артёмом судьбой предназначено быть вместе.

— Может, лучше предложишь кому-то другому? – отвечаю вопросом на вопрос. — Например, интерну Ирине.

— Всё-то ты замечаешь, — хитро прищуривается.

Я не сообщаю о своих планах наведаться к Андрею, но отец и так это понимает. Никак не комментирует, подходит к столу и кладёт на них ключи от автомобиля.

— Тачка будет готова со дня на день.

— Прекрасно, — тут же киваю.

— Твоё «прекрасно» обошлось мне слишком дорого, — морщится папа. — Если пообещаешь, что впредь будешь ездить аккуратно – можешь забирать ключи. Они твои, что смотришь?

Я чувствую сковывающий тело страх, мотаю головой.

— У меня хорошие новости. Нам помогут. Запомни раз и навсегда, что перед Бакуриным мы виноваты только в том, что автомобиль принадлежал нашей семье, — чётко проговаривает отец. — За рулём сидел личный водитель, Жека. Записи с камер пропадут, протокол перепишут, а подружки будут на твоей стороне. Ты — просто одна из свидетелей ДТП. Пока не сильно отсвечивай, но знай, что я сделаю для тебя все возможное. И думай. Хочешь водить — води.

Наверное, я должна радоваться, что дело удастся закрыть, и моя биография не будет омрачена уголовным