изморозью. Его очень хотелось потрогать или лизнуть. И Люська… лизнула.

Язык прилип к замерзшему металлу. Она так и осталась стоять с разинутым ртом. Как будто собиралась проглотить замок. Ни с места сойти, ни головой повернуть.

Помочь некому. Губы мерзли, язык пекло. Люське стало жалко себя. Она разозлилась и дернула головой. Почувствовала резкую боль и соленый привкус крови во рту. Язык освободился, только белая полоска осталась на замке. Подставив ладони лодочкой, чтобы кровь не капала на пальто, побежала в больницу к маме. Поднялась на крыльцо и стала бить ногами в дверь. Тетя Маша, санитарка, открыла, увидела девчонку с окровавленным ртом и позвала:

— Маркеловна, иди сюда! Твоя опять чего-то натворила.

Пострадавшей быстро оказали первую помощь. Умыли, раздели, выяснили причину. Затем мама развела примочку в стакане и сказала:

— На, опусти язык, только не пей. И сиди здесь.

А сама пошла к больным. Люська осталась на кухне под присмотром тети Маши. Боль вскоре

прошла. Она закрыла рот, сидела молча, задумчиво глядя в окно на горку и катающихся с нее ребятишек.

Посидела немного и, как только санитарка вышла по делам, оделась, не сказав ничего маме, помчалась домой. Схватила новые алюминиевые санки и на горку. Она все лето ждала того дня, чтобы испытать их.

Легкие санки неслись с горки на большой скорости — аж дух захватывало. Люська мчалась, обгоняя ребят, катающихся на деревянных санях. Веселье, смех разносились по улице. Утренняя беда вскоре забылась.

На следующий день Люська задумала в новые санки запрячь Собольку. Он был сыном любимой Музгарки. Молодой крупный пес серой масти, больше похожий на волка. Отец сшил для него специальную упряжь и ходил с ним на рыбалку. Соболько послушно тащил груженые сетями и рыбой маленькие нарты.

Дождавшись из школы сестру, Люська попросила ее подержать собаку и помочь надеть упряжь.

Когда все было готово, Люська села на санки. Галька отпустила Собольку, и он понесся что было духу. Около клуба дорога шла под горку, санки разогнались еще быстрее. Вдруг из-за поворота вывернула запряженная в сани лошадь, которой правила калмычка Боярта. Столкновение было неизбежно, но умный пес резко отвернул в сторону, санки накренились, и Люська вывалилась прямо под ноги лошади…

В одно мгновение она увидела над головой заиндевевший лошадиный живот, надвигающиеся на нее полозья саней и просвет между двух ног. В него она и нырнула. Выкатившись на обочину дороги, Люська услышала:

— Тпр-у-у.

Возница пыталась остановить лошадь. От испуга слезы потекли из глаз бедной женщины. Галька стояла как вкопанная, с побелевшим лицом, а Люська поднялась и пошла домой, не чувствуя от потрясения ног. Соболько же как ни в чем ни бывало сидел возле дома и с радостью встречал сестер. Санки валялись рядом.

Родителям они договорились ничего не рассказывать, боясь наказания. Но те все же узнали.

Боярта пришла просить прощения. Она была из высланных и очень боялась.

— Все случайно получилось, никто не виноват, — говорила она с волнением.

— Приходите к нам в гости чай калмыцкий пить.

— Хорошо, мы с Люськой придем, — сказала мама. После ухода Боярты отец строго сказал:

— На собаке больше не катайтесь, иначе ремня получите. А Люську в детский сад для присмотру отдадим.

Калмыцкий чай

Калмыки жили в длинном бараке, специально для них построенном. Он так и назывался — калмыцкий барак. Боярта провела гостей по темному коридору. Открыла дверь в комнату. Пахнуло теплом и ароматом. На плите в казане варил чай Боямуж рты — Ботма. Он приветливо улыбнулся гостям. От этого его узкие глаза сделались совсем как щелки.

В комнате все напоминало привычный калмыцкий быт. Низкий столик посередине. На нем чашки без ручек. На стене висел витой красивый кнут, а рядом кожаный пояс, украшенный серебром, и черная круглая шапочка.

Сели за столик на низкие скамеечки. Боярта спросила:

— Кому длинный чай или короткий?

Как это было интересно и необычно. Люське хотелось попробовать того и другого. Боярта, улыбаясь, сказала:

— Давай пиалу, налью.

Люська протянула чашечку. Она разливала чай деревянным

черпаком на длинной ручке. Наливая в пиалу, подняла руку выше — струя удлинилась, опустила — уменьшилась. Казалось, что чай ходил за рукой, как привязанный.

— Вот тебе длинный, а вот — короткий, — говорила Боярта, при этом не пролив ни капельки.

Все смеялись, было очень весело. Этот вкусный чай варился с молоком, в него добавляли муку и соль. Боярта раскраснелась. С черными косами, распущенными по плечам, в цветном платке, повязанном тюрбанчиком, она выглядела красавицей.

Хозяева стали вспоминать, как они жили в Элисте и как ездили в гости к родителям в степь. Какой варили там листовой чай с молоком кобылиц.

Вдруг Боярта погрустнела. А мама спросила: — Где они, не знаешь?

— Нет.

— Вам что говорят о выезде? Когда разрешат? — Не знаю. Обещают скоро.

— Поедете?

— Хоть пешком пойду, только б разрешили, — ответила она. Люську разморило. Она прислонилась к маме и под тихий говор задремала. Ей слышался шелест степной травы в этом загадочном слове «Элиста» и топот табуна кобылиц, бегущих по степи.

Девочка проснулась от прикосновения маминои; руки.

— Вставай, дочь. Поздно уже. Засиделись мы с тобой. Спасибо вам за чай, за беседу. Пойдем мы домой, наши уже заждались.

Калмыкам разрешили выезд только через год. Вся деревня провожала их, все от мала до велика. Горько плакали подруги, обнявшись, положив головы друг дружке на плечи. Это была Галина, Люськина сестра, и калмычка Галина, родившаяся уже в этой сибирской деревне. Ее увозили родители на незнакомую родину.

Плакали все — уезжавшие и провожавшие. Путь их домой был неблизким, но радостным. Ведь возвращаться всегда лучше, чем уезжать.

Новый год

Охотничий сезон по первому снегу для Алексея с Музгаркой оказался удачным. Много соболеий и рыжих лисиц попалось в его капканы. Более трехсот белок добыл он в своих угодьях.

В начале декабря деревенские охотники вернулись с промысла домой. Встретившиеся у магазина мужики обстоятельно рассказывали, кто, как и где поохотился. В разговоре с ними Алексей с гордостью добавлял:

— Это все Музгарка добыла, а я только отстреливал. Особо она соболей мастерица загонять.

Отдохнув недельку дома, отец засобирался ехать сдавать пушнину. Ему очень хотелось устроить настоящий праздник — с ёлкой свечами и подарками. Такой, какой он провел в первый послевоенный год в Чехословакии. Конечно, можно было ехать в Ларьяк, в районныи; центр, но туда сейчас большинство охотников съезжаются. Всем хочется в конце года пушнину сдать