— Империя инка находилась на пике своего великолепия. Это была самая большая и могущественная империя, которую когда-либо знала Южная Америка. Но ее существование должно было закончиться ужасной катастрофой.

* * *

Прибытие испанцев для завоевания Перу стало одним из самых кровавых эпизодов в истории империи. Когда все надежды оказались напрасными и кровь тысяч инка реками потекла с холмов в долины, они принесли в жертву своему богу войны самую прекрасную и восхитительную девушку — Топакуай, рассчитывая, что божество спасет их. Ее одели в изысканные узорчатые шерстяные одежды, волосы заплели в косу и украсили сотней сверкающих кристаллов. На ее голове развевался огромный плюмаж из белых перьев, которые должны были унести ее в иной мир, отпугивая по пути демонов. К груди она крепко прижимала деревянную шкатулку. Ванчуко был не в силах спасти ее. Его сердце было разбито, и он мог только беспомощно наблюдать, как она шла к вершине маленькой горы, сопровождаемая эскортом высших жрецов и сановников. Когда она проходила мимо него, ее большие зеленые глаза посмотрели на него с такой силой любви, что вокруг ее головы разлилось сияние, свет иного мира. Его губы дрожали, а протянутая рука схватилась за шерстяную накидку в тщетной попытке спасти ее. Но все было напрасно — процессия проследовала дальше и скрылась в тумане, окружавшем гору, направляясь к мосту, соединяющему этот мир с миром иным, который Топакуай должна была пересечь в одиночестве. Он был слишком убит горем, чтобы плакать, и напуган, чтобы следовать за ней. Окаменев, он застыл в ожидании, желая только одного, — чтобы все поскорее закончилось. Разжав руку, он обнаружил на своей дрожащей ладони яркий клочок шерсти. Спустя миг Ванчуко услышал короткий пронзительный крик. Он поднял глаза к горе, где этот крик эхом пронесся над остроконечными скалами и растворился в порывах ветра. Когда он снова перевел взгляд вниз на свою руку, то увидел, что обрывок шерсти превратился в прекрасную бабочку. Пораженный, он следил за тем, как она, вздрагивая, какое-то короткое мгновение сидела на его ладони, будто ошеломленная собственным превращением. Потом она взмахнула своими хрупкими крыльями и улетела. Топакуай теперь стала бабочкой, а ее душа обрела желанную свободу.

Федерика была настолько взволнована этим рассказом, что с ее щек стали медленно стекать слезы, попадая с губ на подбородок и, наконец, в шкатулку, просачиваясь на кристаллы.

— Как же эта шкатулка попала к тебе, папа? — прошептала она, будто опасаясь, что звук ее голоса нарушит очарование момента.

— Я обнаружил ее в деревне, называемой Пука Пукара. Семья Топакуай ухитрилась спасти ее, прежде чем девушка была похоронена на склоне горы. Они принесли шкатулку в свою деревню, где хранили ее до тех самых пор, пока не пришли испанцы со своим оружием и не началось страшное кровопролитие. Именно тогда мать Топакуай отдала ее Ванчуко, потому что всегда знала о тайной любви своей дочери. Она посоветовала ему покинуть Перу до тех пор, пока не наступит возможность безопасно возвратиться на родину. Ванчуко последовал ее совету с тем, чтобы вернуться туда спустя многие десятилетия, уже будучи стариком. Он никогда не был женат, поскольку дал в своем сердце обет до конца своих дней любить только Топакуай. В одиночестве он скитался по миру, думая лишь о ней. В мечтах, во время бодрствования и во сне ее незабываемое лицо и смеющиеся глаза являлись ему, принося с собой успокоение в его одинокой жизни. Когда он вернулся в Писак, то уже никого не узнал. Его семья погибла в жуткой резне вместе с семьей Топакуай, ведь смерть не знает социальных различий. Все они — повелители и слуги — умерли вместе. В приступе отчаяния он прошел тот же путь, что и Топакуай в тот роковой день много-много лет назад. На вершине горы он, к своему удивлению, обнаружил маленькую старую женщину, сидевшую на траве и взиравшую на величественный мир горных отрогов. Она была совершенно одна. Подойдя ближе, он узнал сестру Топакуай — Топакуин. Время покрыло морщинами ее кожу и высушило тело, но он все-таки узнал ее. Когда он подошел еще ближе, она тоже вспомнила его и предложила сесть рядом. Они вместе вспоминали Топакуай, ее короткую и трагическую жизнь, оборвавшуюся так рано и несправедливо, говорили о жестоких испанцах, навсегда уничтоживших их культуру и образ жизни. Ванчуко отдал шкатулку Топакуин, сообщив ей, что душа Топакуай танцует в свете кристаллов и поет под перезвон крошечных колокольчиков. Затем он лег на то самое место, где у Топакуай так безжалостно отобрали жизнь, и умер. Ванчуко тоже пересек мост, соединяющий эту жизнь со следующей. Но он не был одинок, потому что с ним была Топакуай, и ее любовь повела его туда, где никакое Зло уже не способно было добраться до него и помешать им соединиться.

Шкатулка попала в Пука Пукара и оставалась там все это время, передаваемая от одного поколения к другому. Самое странное заключается в том, что мне ее отдала старая женщина, которая сказала, что в ней заключена особая сила и что мне это нужнее, чем ей. Похоже, она просто бесценна, так же, как и ты, Феде. Ты должна бережно хранить ее и, поскольку она была сделана с большой любовью, обращаться с ней тоже нужно с любовью.

— Я всегда буду беречь ее, папа. Спасибо тебе, — отозвалась Федерика, переполняясь благодарностью и настолько взволнованная его рассказом, что ее губы, казалось, потеряли свой цвет и стали совсем бледными.

Пока дочь сидела, погруженная в переживания от услышанного, и бережно прикасалась к бабочке дрожащей рукой, Рамон глянул на часы.

— Нам уже пора отправляться на обед, — прошептал он ей на ухо, нежно погладив шелковистую кожу на ее белоснежной шейке. Отец встал и потянулся, прежде чем одеться. Федерика закрыла шкатулку и, помедлив, последовала его примеру, поднимаясь на ноги.

— А где Раста? — воскликнул он, обшаривая глазами берег. Старательно расправив складки на своем прелестном лимонном платье, она стала звать Расту. Он тут же появился, весь мокрый и в песке, но еще полный энергии и с мячиком в пасти.

— Сюда, Раста! — крикнула она, хлопая себя по бедрам. Он примчался к ней и положил мяч на землю. Она покачала головой. Возможно, какой-то бедняк захочет вернуть этот мяч, подумала она, поднимая его двумя пальцами, чтобы не запачкаться. — Что мне делать с этим мячом, папа?

— Ну, я думаю, что можно оставить его псу. Бедный старый Раста. Ему больше не с чем играть. К тому же я не вижу, чтобы этот мяч кто-то искал, — ответил он, надевая на ноги мокасины. Федерика швырнула мяч подальше, и Раста тут же понесся за ним. — Пошли, нам пора, — сказал он, взяв ее за руку и направляясь вверх по ступеням.

— Это была такая прекрасная история, папа.

— Я знал, что она тебе понравится.

— Она мне очень понравилась. И шкатулка тоже — я буду беречь ее всегда. Она будет самой дорогой для меня вещью, — произнесла Федерика, крепко прижимая ее к груди.

Когда по дороге домой они поднимались на холм, Рамона охватило грустное настроение. У него было плохое предчувствие, ему казалось, что Элен решилась на развод. В ее глазах появилось то отсутствующее выражение, которого он раньше никогда не замечал, — нечто вроде молчаливого заявления об отставке. В чертах ее лица уже не ощущалось былой отваги, а поведение свидетельствовало о том, что она уже устала от сражений и желает уйти на покой. Он глубоко вздохнул и посмотрел на Федерику, которая все еще витала где-то в Писаке в компании с Топакуай и Ванчуко и молчаливо взбиралась на холм рядом с ним.