— Вадик, расскажи на ночь сказку, — шепчет девушка, поворачиваясь ко мне, — как ты умеешь, дикую.

— Ладно, слушай сказку.

Садимся на каремат у палатки, я набрасываю на плечи Нади свою клетчатую рубашку. Несколько минут молча сидим обнявшись, слушая шум волн, наблюдая за луной, склоняющейся к горизонту. Потом я начинаю.

— С незапамятных времён в горах Тибета живут Семеро. Точнее, живут они не в самих горах, а в другом измерении, называемом Тонкий мир, и над Тибетом находится дверь в него. Занимаются эти Семеро тем, что держат мир. Люди Тибета говорят, что как только их вахта прекратится — всем нам хана.

— Вадик, я читала, что есть до сих пор люди, верящие, что Земля — плоская. И её удерживают на спинах три слона, которые стоят на черепахе, плавающей в море, — Надя положил руку мне на живот и медленно начала опускать её вниз, — и эти Семеро тоже Землю на себе держат?

— Нет, образно, — улыбнулся я и легонько укусил девушку за мочку уха. — Тёмные-тёмные силы зла каждую минуту стремятся уничтожить наш мир, а семеро махатм им противостоят, посылая людям огненные мысли, несущие очищение. А те махатмы, которые в данный момент не на вахте, периодически садятся в круг и размышляют, как ещё помочь страдающему человечеству, погрязшему в пороках, то есть нам с тобой. Махатмы владеют универсальным учением, в котором описано строение мира и как жить, чтобы спастись. Все религии на Земле — отголоски единого учения, все пророки и боги — эти самые Семеро, рождающиеся каждую эпоху под новыми именами.

Я выложил из гальки круг, обозначающий общий сбор Владык Шамбалы, и начал рассказывать в лицах:

— Махатма Будда!

— Я!

— Люди погрязли во тьме бытовой магии. Твоя задача — дать им свет истины, рассказать о мощи Великой Пустоты!

— Я готов!

— Махатма Будда, на воплощение — пошёл!

Сквозь черноту холодных миров летит в горячее земное тело махатма Будда, чтобы научить людей важнейшей истине: их на самом деле нет. Будда приносит человечеству учение, которое становится древнейшей религией. Проходит время.

— Махатма Иисус!

— Я!

— Люди снова всё испортили. Вместо того, чтобы познать радость Нирваны, они поклоняются золотым статуям. Махатма Иисус, твоя задача — идти в мир и снова дать наше учение, показать невеждам отделение зёрен от плевел. Иисус, ты готов к воплощению в новом физическом теле?

— Готов!

— На воплощение — пошёл!

Надя убрала руку с моего плеча и прикоснулась к маленькому серебряному крестику на обнажённой груди.

— Вадик, не надо так про Иисуса. Я, конечно, большая грешница, но я верю в Бога, верю с детства, и меня задевает, когда о нём так говорят.

— Надя, я тоже верю в Бога, я уважаю его. Но когда мы начинаем бояться говорить о нём свободно, боимся размышлять и сомневаться — мы можем очень быстро стать фанатиками и пропасть. Я попробую объяснить, что Бог значит для меня. Когда я закончил девятый класс, к нашим соседям на каникулы приехала их племянница. Тоненькая девочка с голубыми глазами, тихая и улыбчивая. У нас во дворе стояла резная беседка, там мы познакомились и общались по вечерам. Однажды я взял из дома синий советский магнитофон, купив к нему дорогие батарейки, поставил недавно купленную кассету Элтона Джона «The One» и вышел к Оле. Да, все смеялись над моей любовью к музыке Элтона Джона, думали, что я гомик; даже парни, которые продавали мне кассету Euro Star в белом трейлере у танцплощадки «Ивушка», не удержались и хихикали. А Оля влюбилась в эту кассету. Запись была палёная, пиратская, без первой песни «Simple Life», и сразу начиналась с крика чаек. Мы с Олей брали магнитофон, она включала его сама и приставляла динамик к уху; вступали чайки, и девушка улыбалась. Мы шли к морю, Оля надевала в ржавой раздевалке сплошной синий купальник, мы подолгу плескались в тёплом море, прыгали с пирса, болтали. Потом шли под вечер во двор, Оля улыбалась мне, и ей не приходило в голову, что кто-то считает меня гомиком.

— Ты совсем бессовестный, начал о Боге, а рассказываешь мне о какой-то девчонке. Ты хочешь, чтоб я ей волосы повыдёргивала, когда она приедет?

— Не приедет. Оля умерла от рака много лет назад и лежит на севере в мёрзлой земле. У нас никогда не было ничего. Только долгий взгляд и этот крик чаек с кассеты. И единственный человек в мире, который помнит Олин взгляд, прогулки у моря с магнитофоном — это я. Но у меня есть надежда, что эти закатные летние дни в беседке сохранены, что их знает, хранит ещё один…

— Бог?

— Да. И что Оля, благодаря ему, живёт где-то в домике в параллельном мире, и ей хорошо. Вот, послушай. Это стихи моего учителя, Николая Ярко.

В янтаре сентября мы уже не состаримся.

Ни слова, ни листва там вовек не сгорят.

Всё на свете пройдёт, только мы и останемся.

В янтаре сентября.

В янтаре сентября.

Возвращается всё на круги невозвратные.

Все придут и уйдут. Отгорят. Отцарят.

Но останутся дни — нет! Часы незакатные.

В янтаре сентября.

В янтаре сентября.

Снова ночью заноют дожди безутешные.

Совершится, увы, ежегодный обряд.

Всё на свете пройдёт, но останемся те же мы

В янтаре сентября.

В янтаре сентября.

Глухо вскрикнет беда, и пути затуманятся,

И растают надежды, и дверь затворят.

Но Господь нас спасёт. Мы навеки останемся

В янтаре сентября.

В янтаре сентября.

Надя дрожала. Я достал из палатки термос с чаем, налил в кружку, обнял девушку. Перед нами в море возвышалась чёрная скала с крестом на вершине, и в этот крест упирался Млечный путь.

— Вадик, тогда мы должны жить так, как требует Бог. Чтобы попасть в тот домик в раю…

— Надя, я уверен, Бог устал от нашего вранья. От разбитых о