Порой, когда он спит, щелка между веками напоминает шов на стыке двух кусков ткани. Как будто прямо за этим занавесом телесного цвета и почти совсем белыми ресницами протекает сложный инженерный процесс.

В тот раз, когда я шла по берегу, в первые дни нового года, ели и сосны казались вырезанными из темно-синей ткани. Печати хвойных полукружий на фоне полоски неба вдоль линии ближайших островов залива, тогда еще незнакомых. Темно было всё время, это я уже рассказывала, но даже во мраке контуры проступали отчетливо. Весь год перед этим меня посещали мысли, что я всё уже знаю, что мне больше никогда не доведется пережить ничего нового. Словно всё, что я думала и проживала, – лишь вариации на тему старых вопросов и жизненных событий. Теперь же мир предстал передо мной в доселе невиданном свете. Небо за кромкой леса было на оттенок светлее, будто идеально установленный прожектор подсвечивал его снизу нежным овалом. Как свет звезд. Вид почти театральный, как задник в старомодной пьесе, и, двигаясь, я становилась частью этой волшебной сценографии. В помещении же, на фоне больничных коридоров, размытых в дымку лампами дневного света и чужими голосами, я останавливалась, большая и резко очерченная. Важную информацию трудно было отличить от воркования, которым успокаивали таких, как я. Этот вечер – последний? Мне только что сказали, что сужение аорты очень резкое. Слова обронили на бегу – во время утреннего обхода, который, как обычно, затянулся до вечера. Через пару секунд врач и две медсестры уже говорили о чем-то другом и шутили, стоя возле больничной кроватки. Кто-то из них осторожно поправил в очередной раз съехавшие с крохотных пяток шерстяные носочки. Уловив мгновение, когда они переводили дыхание, я попросила повторить только что сказанное. Что? Ах, да. Коарктация аорты три миллиметра – точнее три целых и четыре десятых, и артериальный проток вот-вот закроется (тогда, кстати, и может случиться коллапс). То есть мы рекомендуем провести операцию в ближайшие дни.

Но ведь это и собирались сделать, в любом случае?

У него были такие холодные ступни. Может быть, это бывает у всех новорожденных, не помню. Но тогда я думала: это сердце не в силах качать кровь до самых конечностей. Наверное, так оно и было.

Каждое утро я принимала душ. Было тяжко вставать, брать полотенце, кремы и чистые трусы. Сначала рыться на полке, потом брести к комнате отдыха для родителей, мимо канцелярии, и не забыть кивнуть сестрам, если они сами не забудут взглянуть на проходящую по коридору меня, миновать других родителей, уже, может быть, сидящих за столиком с чашкой кофе, и, наконец, зайти в душевую. Я стояла под струями воды, пока дыхание не перехватывало от горячего пара и коврик под ногами не начинал коробиться. Голову я тоже мыла каждый день, даже если волосы были совсем чистыми. Не опуская взгляд на тело – пусть будет само по себе. Больничное мыло без цвета и запаха идеально подходило моей коже. Под конец я не обливалась холодной водой – не на этот раз, но растирала тело больничными махровыми полотенцами: каждый палец, каждый волосок, чтобы разогнать кровь, – и, наконец, мазалась вишневым кремом с блестками. Но кожа оставалась жесткой и сухой. Я мыла и дезинфицировала руки, едва прикоснувшись к любому предмету или только собираясь к нему притронуться. Люди были для меня ходячими источниками всевозможных инфекций. Если ребенка чем-нибудь заразят, будет ли возможна операция? Медсестры уверяли меня, что у новорожденных есть иммунитет, приобретенный еще в утробе матери, а кормление грудью дополнительно защищает. И ребенок справлялся: день шел за днем, и он был жив. Но сколько еще таких дней надо продержаться? По дому и по школе старших братьев гулял кишечный грипп. Я говорила себе, что если и быть параноиком – то когда, если не сейчас? Я себе это разрешила. Надев чистую просторную одежду, я сушила волосы, выходила из душевой и несколько секунд чувствовала себя нормальным человеком. За столиком в кафетерии сидели женщины из родительских объединений, мамы детей с пороком сердца. Они угощали меня печеньем. Но мне не нужны были их брошюры о детях, которые стали ангелами на небесах, мой ребенок должен был выжить. Наша сердечная болезнь была временной.

Поначалу Хельми предлагала присмотреть за младенцем, пока я принимаю душ. Самый сладкий ребенок в отделении, шептала она мне на ухо. И с ним может случиться коллапс – это происходит редко, так говорили все медсестры, но все-таки происходит. Поэтому лучше, чтобы в палате всегда кто-то находился. Когда это невозможно, младенца надо подключать к аппарату, который будет следить за его состоянием и подаст сигнал тревоги, если что-то пойдет не так, но этот аппарат мы стараемся использовать пореже. Мы тут спорим, кому приглядывать за вашим младенцем, – все к нему хотят, сказала как-то Хельми.

Что значит коллапс, спрашивала я.

Ничего хорошего, уклончиво отвечали медсестры. Хорошо, что вы тут, в больнице. Бедные те, у кого коллапс случается дома. Вам повезло!

Но так и быть, про коллапс.

Вот как это происходит:

Сужение аорты приводит к ухудшению кровоснабжения органов нижней части тела.

Кроме прочего, перестают работать печень и почки.

И тогда дорога каждая минута.

Врач пальпировал живот младенца и написал:

Пальпация брюшной полости показала, что размер печени в данный момент в пределах нормы.

Возможен бикуспидальный аортальный клапан, но для точного диагноза имеющихся данных недостаточно.

II / Сердечный выброс

Still alive

who you love.

(Bon Iver – Perth)

Я хотела рассказать о женщинах на берегу озера в Америке. Женщин много. Двадцать, а может и тридцать. Они разбросаны по иссушенным землям в центральных частях материка. Женщины немолодые, достигшие того жизненного рубежа, когда уже можно не стараться всё исправить, а взять и бросить. Они где-то услышали об этих землях и возможностях, которые здесь открываются. Что стоит лишь решиться и сесть за руль большой старой машины, а потом просто ехать и ехать, и ты найдешь дорогу туда. Такие слухи разлетаются мгновенно. И всегда вызывают интерес. Но не у многих. Однако всегда найдутся люди, которые хотят того, чего не понимает большинство. Об этих женщинах я думала давно. Представляла себе, как они выглядят (особенно одна из них: с самыми длинными волосами, танцующая) и где они живут: в домах, больше похожих на сараи, или в фургонах,