Эти два летчика уже получили боевое крещение на Халхин-Голе, оба они награждены орденами.

Работа шла более четко, чем в мирное время. Даже обычно медлительные Зимин, Поздня, Семенов проявляли исключительную напористость и энергию.

Только одно нас угнетало: не было летной погоды. «Небесная канцелярия» путала все наши карты.

Мы с жадностью читали первые сводки с фронта и в один голос твердили:

— Эх, погода проклятая! Помочь бы ребяткам килограммчиками, угостить бы белофиннов уральским металлом.

Сумрачные дождливые дни сменились морозом и пургой. Как назло, ни одного дня хорошей погоды. Трудно передать, как доставалось метеорологу за то, что он не предсказывал хотя бы удовлетворительной погоды!

Но вот на синоптической карте показался край циклона, и на 19 декабря была обещана погодка, правда, по оценке нашего командира майора Алексеева, «в полоску», но все же летная.

19 декабря, как и всегда, мы вышли на аэродром в 5 часов 30 минут. В темноте опробовали моторы, проверили пулеметы, дежурный метеоролог грустным голосом прочитал нам сводку погоды и, как положено ему по штату, высказал массу сомнений, «расставил» снег, туман и бурю по всему маршруту, так что радоваться было нечему.

В 12 часов 30 минут в воздух взлетела белая ракета. На аэродроме сразу все ожило. Летный состав надевает парашюты, техники готовят моторы к запуску.

Через пять минут взлетели две белые ракеты, а еще через минуту сто с лишним моторов гудели на разные лады, нарушая тишину маленького городка, примыкающего к аэродрому.

Одна за другой пошли на взлет машины, и летчики, которые были еще на земле, мысленно называли счастливцами своих товарищей, уже поднявшихся в воздух.

На высоте 100 метров флагман исчез в облаках, за ним скрылся и другой самолет. Сердце сжалось от обиды: «Неужели не выпустят?» Очень уж плохо взлетать последним: вечно приходится ждать, а потом догонять.

Руководитель взлета поднял красный флажок, потом показал крест двумя флажками. Сердце сжалось от досады. Машина флагмана села, за ней еще две. Но что такое? Одно Звено построилось в клин и на высоте метров в семьдесят отвернуло от аэродрома и сразу же скрылось из вида.

Куда они? Почему не пускают других? Через 30 минут ведущий улетевшего звена тов. Серегин передал радиограмму: «Иду на цель, высота 600 метров». Но теперь аэродром закрыло туманом. Значит, там погода есть, а здесь мы сидим, как раки на мели.

Мы ждали возвращения ушедшего в бой звена. Погода стала немного улучшаться, видимость по горизонту увеличилась до 2 километров, высота облачности метров сто-сто пятьдесят. Последний срок вылета группы прошел. Был дан отбой, но с аэродрома никто не уходил. Кто успел, тот занял себе место в землянке и занялся шахматами, кто устроился под самолетом, все ждут, всем хочется встретить «первых ласточек».

Вот на горизонте показались самолеты. Притихший аэродром сразу ожил. Когда самолеты сели, все побежали взглянуть на летчиков — героев дня, пожать им руки, даже наш «Кутум» — щенок, которого мы дней десять назад спасли от голодной смерти, вылез из землянки и залился звонким лаем.

Теперь у нас только и разговоров было, что о первом полете. Участники полета делились своими впечатлениями, описывали виденное. Но все это не то, хотелось самому уничтожать врага.

20 декабря, канун дня рождения товарища Сталина, мы провели у самолетов. Вылета опять не было. Лишь к вечеру погода стала улучшаться, и мы впервые за двадцать дней увидели розоватую полоску заката. Каждый радовался улучшению погоды, каждому хотелось отметить день шестидесятилетия великого Сталина боевым вылетом. Метеоролог Мельниченко по-прежнему высказывал сомнения, говорил о «соединении двух облачных фронтов» в районе Луги, о возможных осадках, а между тем стояла тихая морозная ночь, небо было усеяно звездами.

Стенная газета и боевой листок вышли, как всегда, любовно оформленные Поповым. В них было множество заметок летчиков, радистов, штурманов, техников и авиамехаников с самыми сердечными пожеланиями дорогому товарищу Сталину в день его шестидесятилетия. В каждой строчке чувствовалась безграничная преданность наших людей Родине, делу Ленина — Сталина. В этот день машины были готовы к вылету еще до рассвета. Стоял 25-градусный мороз. Чистое небо радовало всех. Но с рассветом стали появляться разорванные облака на весьма подозрительной высоте — метров сто пятьдесят-двести. И к восходу солнца все небо закрылось облачками, сильно ухудшилась горизонтальная видимость.

Настроение, как говорил мой штурман Шведовский, опустилось ниже нуля. Неужели Мельниченко прав? Неужели не будет вылета? Эта мысль томила всех нас.

Но вот снова появились разрывы облачков, видимость увеличилась. На аэродроме началось оживление.

Командира подразделения майора Алексеева вызвали к командиру полка вместе со штурманом. Через 15 минут командир полка сообщил летному составу боевой приказ: «Вылетаем в 10.30 в составе 9 экипажей. Цель: головной склад противника, что южнее Выборга 18 километров, в 2 километрах восточнее железнодорожной станции. Маршрут на карту наносить, курсы, расстояние и время даст штурман при подходе к заливу, записи уничтожить. В случае посадки на вражеской территории в плен не сдаваться. В тылу противника сделать все, что можно, для облегчения действий нашей пехоты».

Штурман эскадрильи коротко рассказал о признаках цели, дал курс, расстояния, а также указания на случай отрыва кого-либо от строя.

Комиссар эскадрильи товарищ Догадин окинул взглядом летчиков и спросил:

— Все ли здоровы? Больных не оказалось.

— Всем ли понятно задание?

— Всем! — ответили мы хором.

— Ну, так желаю вам успеха, время до вылета 20 минут. Сегодня нашей эскадрилье разрешили вылететь первой. Когда после взлета легли на курс, погода не радовала. Облачность была до 200 метров, видимость стала ухудшаться, но это не страшило. Должна же быть хорошая погода, раз это предсказал Мельниченко! Пролетев минут тридцать, неожиданно вышли из-под облаков, и над нами открылось голубое небо. Лучи декабрьского солнца весело играли на серебристых машинах. Но впереди лежала черная гряда облаков, видно было, что она несет с собой снегопад.

Командир эскадрильи принял решение идти над облаками. Полет над ними продолжался не больше часа. Показался край облачности, а за ним и вражеская земля.

Трудно описать нашу радость, но забыть ее нельзя. Вот под нами северный берег Финского залива. Высота 5 тысяч метров. Хорошо виден Выборг. По земле стелется дым пожарищ. Больше с такой высоты ничего нельзя разглядеть.

— Скоро цель, — сказал мне штурман Шведовский по телефону и занялся своим делом.

Говорить о минутах, которые переживаешь при подходе к цели, очень трудно. Не подберешь слов, чтобы объяснить это человеку, который никогда не был над целью, а кто был, тот это легко поймет.

Все девять самолетов идут