Вот тут нам очень помогли земляные брустверы. Земля хороша тем, что в отличие от бетона и дерева не дает осколков и щепы, которые на близком расстоянии ранят не хуже осколков. Пули просто вязнут в земле, не причиняя вреда людям, скрывающимся за ней.

Видимо, разведка фрицев показала, что разумнее на зачистку территории, по которой уже прошлись артиллерия и авиация, послать легкие танки, вооруженные двумя пулеметами. Из этих довольно неказистых с виду машин и полился на нас ответный огонь, плюс залегшая пехота к ним присоединилась. Но до этого, пользуясь эффектом неожиданности, мы успели вывести из строя еще три танка – одному башню сорвало, у другого баки вспыхнули, а третьему снаряд гусеницу сшиб. Короче, встала колонна, ни туда, ни сюда…

Но и моим бойцам несладко пришлось, когда на нашу позицию обрушился свинцовый ливень. Я скомандовал залечь, а сам к ближайшей пушке бросился – там наводчику, высунувшемуся из-за щита, пуля прямо в лоб прилетела.

Итого там двое осталось – заряжающий и подносчик. Молодые парни, сразу видать, необстрелянные, с глазами, круглыми от ужаса. Понятное дело, впервые увидеть мозги товарища, разбросанные по земле, то еще испытание.

– Ррработаем, мужики! – рявкнул я, соображая, куда какую рукоятку крутить. Так, вроде ничего сложного. Эта вправо-влево ствол поворачивает, эта вверх-вниз. А прицел – не до него, некогда целиться по науке. Я с вечера был на нервах, а когда их так выкручивает, я становлюсь ближе к своему Предназначению – или проклятию, это уж как назовешь, так и будет. И в это время во мне порой просыпается нечто, когда я начинаю чувствовать оружие, словно оно стало частью меня.

И с пушкой такое произошло. Лишь коснулся разогретого металла, на который кровь наводчика брызнула, – и все. Картина боя совсем другой стала…

Буханье сорокапятки нашего броневика справа, визг пуль, частые удары их по щиту пушки, крики людей – все это исчезло. Остались лишь я, пушка, немецкие танки на дороге – и мои руки, с неимоверной скоростью крутящие рукоятки, которые я видел словно отдельно от себя…

А потом я начал стрелять…

Я не знаю кто подносил снаряды, кто заряжал «сорокапятку». Я слышал лишь, словно во сне, как сбоку вскрикнул кто-то, и мне на щеку упала горячая капля. Но это не помешало моим рукам работать, а мне смотреть на поле боя так, словно передо мною не было бронированного щита. Немецкие танки были какими-то плоскими, словно картонными – и очень медленными, уязвимыми. Некоторые пытались съехать с дороги, подставляя корму – и получали снаряд под башню. Я не целился, я просто чувствовал смертоносный цилиндр в стволе «сорокапятки» – а потом посылал его, куда наметил. Несложное занятие, как дрова рубишь, не думая о топоре в руках, – просто смотришь на цели и бьешь, бьешь, бьешь…

Прошло совсем немного времени, а на дороге горели уже почти два десятка машин. Думаю, мы с пограничниками всю колонну пустили бы в расход, если б к врагу не подошло подкрепление…

Это была вторая волна вражьей силы и техники, перевалившая через границу. Фрицы уже поняли, что впереди идет не зачистка недобитого противника, а самый настоящий бой – в котором они приняли участие весьма активно.

В этой второй волне были танки посерьезнее, вооруженные не только пулеметами, но и пушками. Из которых по нашей позиции они и шарахнули.

Земля взметнулась вверх, завизжали осколки. Кто-то страшно закричал – и этот крик моментально вышиб меня из состояния боевого безумия.

И я сразу почувствовал боль – то огнем горела кожа на до крови стертых ладонях рук, неистово вращавших рукоятки пушки.

К счастью, способность нормально соображать вернулась ко мне довольно быстро. Расстояние до новой волны немецких танков было приличное, но я понял – еще несколько минут, и они, приблизившись, прицельным огнем превратят наш отряд в кучу разорванного мяса.

– Отходим! – заорал я.

Пушки, конечно, взять с собой было нереально. Поэтому мы лишь разбили выстрелами прицелы, а когда Иванов вылез из броневика, закинули в люк две гранаты. Боезапас рванул внутри, башня вздрогнула и скособочилась. То есть пушки и броневик врагу полностью исправными не достанутся.

И мы ушли, неся на себе убитых, – к грузовикам, которые удалось спрятать на поляне в чаще. К сожалению, недалеко, потому что меж деревьями особо не покатаешься.

Действовать надо было быстро, но у нас все было заготовлено заранее. Бойцы похватали вещевые и продовольственные мешки, совсем не похожие на удобные рюкзаки моего времени, четыре ящика с патронами и гранатами, две канистры с водой. К сожалению, хоронить мертвецов времени не было – немцы вот-вот должны были очухаться и вполне могли погнаться за нами в лес. Поэтому мертвых мы сложили в кузов одного из грузовиков, который облили бензином и подожгли. По мне, так даже лучше, чем в земле гнить.

Уходили быстро, так как фрицы все-таки в лес сунулись, и против превосходящих сил противника ловить нам было нечего. Хорошо еще, что тяжелораненых не было – одному бойцу лишь пулей кожу с плеча содрало, а второго выше уха чиркнуло по касательной. Перевязали их – и нормально. Идти могут – так вообще зашибись.

В бою мы потеряли девятерых. Много это? Мало? Не знаю… Но если б я не увел пограничников с заставы, они бы все остались там, среди развалин, разорванные на куски снарядами, изрешеченные пулями. А сейчас за мной шли бойцы, числом двадцать один человек. Живые. Выжившие в бою, который для многих из них был первым. И, наверно, это был неплохой результат.

Наверно…

– Слышь, командир?

Я обернулся.

Ага, опять тезка, сержант Иванов. Протягивает мне мешок с завязкой наверху.

– Я тебе тут собрал кое-что, еще на складе. Две пары тонких портянок, сухпай, ложка, фляга с водой.

– Спасибо, фронтовик, – кивнул я, принимая подарок.

– Привал бы хорошо для ребят сделать, – осторожно намекнул Иван. – Многие от пережитого еле на ногах держатся. Первый бой – самый трудный.

Я кивнул.

Мы и правда значительно углубились в чащу, вряд ли фрицы рискнут так глубоко в незнакомый лес сунуться. Да и не до нас им сейчас. Погнались было, разъярившись, но их, поди, тут же командиры и осадили. Им глобальный дранг нах остен надо продвигать, а не за двумя десятками красноармейцев по лесам гоняться.

– Привал, – скомандовал я. – Костры не разжигать, продукты и воду экономить, переобуться. Патроны и гранаты распределить поровну.

Бойцы устало расселись под деревьями, достали из продмешков советские сухпаи, завернутые в тряпицы и газеты. Сухари, тушенка в банках без опознавательных знаков, луковицы, сало, сушеная рыба, сыр. Бесхитростно – и сытно.

Я тоже присел на густую траву – и вдруг как-то сразу ощутил, как ломят мышцы и насколько пересохло в горле. У меня всегда так после того, как тело отработает бой в ускоренном режиме. Поэтому треть фляги с водой я осушил сразу и оторвался от нее лишь усилием воли. Черт его знает, сколько нам придется по лесам шататься, а родник на пути или речка могут и не встретиться.