голубые отливы, и он смог разглядеть ту дорогу, от которой он сбился в мрак. Пересилив сопротивление стихии, вернулся он, покрывая с каждым шагом все большее расстояние. Ноги, казалось, сами несли его навстречу любимой.

Вот вдали показался знакомый по очертаниям берег. Шторм не добрался еще сюда, не уничтожил их уютные домики! И не бывать этому, пока он движется вперед, опережая стихию! Почему Гаэтано в этом был так уверен – он и сам бы толком не объяснил!

– Ага! Не возьмешь! – ликовал моряк. Вдали ему уже брезжил свет собственного окна, за которым ждала его дома супруга.

Но только он «выкрикнул» эти слова, как тени за спиной у него заметались, забились, задрожали птицей с ранеными крыльями и накрыли целыми кусками темных пятен такую близкую дорогу к берегу. Гаэтано обернулся и остолбенел от подкрадывающейся хватки ужаса. Там, где из пучины виднелись контуры несокрушимого маяка, на заоблачной отсюда выси трепетало пламя огня, заливаемое брызгами из неприкрытых вентиляционных окошек. Конечно, он не закрыл окошки на верхней комнате маяка, где стоял мангал! Да и как мог он это предусмотреть? Что он, невредимый, будет шагать по дну морскому, в то время как шторм будет носиться по поверхности? Гаэтано видел, как пламя отбивало слабеющий с каждой секундой пульс! Возможно, он еще успеет вернуться… Но если доберется до берега, то будет поздно! И теперь он вновь слышал слабеющий голос Янаты, который долетал через пространственную мглу.

– Спаси, спаси меня! Он близко! – взывал ее голос.

И почему-то не было ни малейших сомнений, что тот самый «он» и был их настоящий враг… Но в ту секунду, когда Гаэтано в мыслях вознамерился бежать, позади него раздался тревожный свист и леденящие кровь крики. Он мурашками на спине почуял давно забытое… Так и было! По беснующимся волнам из стороны в сторону кидало мятущийся корабль с изорванными парусами и болтающимися во все стороны канатами. Еле заметные фигурки людей на нем бросало по палубе. Кажется, еще несколько минут, и его поглотит пучина. Пламя маяка истошно вспыхивало, заливаемое штормовыми порывами. И в то же самое мгновение до него долетало отчаянное: «Помоги!» Казалось, даже через тонны воды, что отделяли его от далекого дома, слышались царапающие взвизгивания мебели, ожившей от чьих-то немыслимых когтей…

– Нееееет! – истошно, что было мочи, прокричал Гаэтано не своим голосом. Его настиг тот миг в жизни, что зовется на шахматном языке цугцванг, когда любое действие ведет к ухудшению… Цугцванг любви… Виски сжали немыслимые ручищи. То были его собственные. Он не мог позволить пострадать ни тем несчастным, жизни которых зависели теперь от его немеркнущего огня, ни той, которая была для него всем. Он не мог и не хотел сделать выбор ни в пользу той или иной стороны. Но может ли человек разорваться в немыслимом положении?

Небо разверзлось над ним в страшном грохоте, волны вздыбились, как ошалевшие кони; что-то яростно рвануло в глубине морской у самого берега. Миллион брызг окропил близлежащие крыши рыбацких лачуг. Столп пламени пробил воду с самого дна, оголив мельчайшие камешки, вмиг ставшие сухими. На том самом месте, где стоял несгибаемый моряк, в морском дне остались два углубления, невероятно похожие на отпечаток стоп. Любой желающий и посейчас может нырнуть в том месте (там не так глубоко – всего каких-то пять метров) и убедиться лично.

Взметнувшийся же сноп огненного света раздвоился, как часто можно видеть в живом огне, и широкие волнообразные полосы протянулись под самыми грядами изрешеченных штормом облаков. Языки чистого пламени неслись, сжигая всю тьму на пути. Штормовые вихри безжалостно отрубались у самого верха и, как лозы винограда без цепляющихся усиков, бессильно шмякались в изумленное море. Жгучей силы огонь ворвался в фонарную комнату и вполне мог бы ненароком испепелить любого, кто бы там оказался. Но там никого не было. Обессиленные рыбаки валялись на лавках внизу. Огонь сел прямо в мангал таким огромным шаром, что оставшиеся поленья мигом превратились в труху. Но, казалось, шару огня и не нужны были никакие поленья и топливо, чтобы гореть. Невиданной яркости свет щедро брызнул во все стороны из прокоптившихся окошек. Никакие ветры и брызги воды были ему не страшны. Свет залил море на многие сотни метров в округе. Даже сами беснующиеся волны притихли, как кони, которых взяла под узду твердая рука. Метавшийся корабль наконец грохнул носом и погрузился по ватерлинию. Спасительный берег был рядом. И он туда устремился, минуя отчетливо видневшиеся рифы. Теперь от штурвала неслись совершенно иные голоса.

Другая же часть раздвоившегося огня пронеслась над спящим, закутавшимся от непогоды в теплые одеяла поселением. Ни одна живая душа не шаталась в этот страшный час по опустевшим улочкам. Все собаки забились по конурам, а в хлевах отчаянно блеяли напуганные козочки. Вот та самая улица, по которой он всегда возвращался домой. Вот дом, к которому напрасно ревновала Яната. Вот и прямой путь к ней…

Струя огня устремилась к знакомым очертаниям. Дом отсюда, с заоблачной высоты, казался игрушечным, карточным, сложенным из множества разномастных частей. И в каждой выделялось характерная особенность, что наполняла собой пространство. Вот их окно и комната на втором этаже… И его бубновая дама… Всё залито потаенными чувствами и мыслями, так до конца им и не разгаданными. В этой комнате он познал немыслимое блаженство и такое же немыслимое отчаяние. Но та часть, которая прежде была ним, теперь не радовалась и не горевала. Она знала, что должна сделать. И всей новообретенной силой устремилась мимо застывшей Янаты. Время замерло повсюду. Он мчал туда, где таилось зло…

Раскрывая пространство, он нащупал те трещины, через которые шли зловещие токи. А следуя за ними, он нашел и его, сокрытого во тьме их обители, следовавшего за каждой их общей мыслью и подбивавшей на все те многочисленные обиды, которыми они уязвляли один другого. Владыка той тьмы, что скрывается в глухом заколоченном угле дома, он не вызывал в нем тех эмоций, что мог бы вызвать, если бы Гаэтано обладал прежним зрением и прежними чувствами. Но та жизнь теперь была где-то далеко…

– Я тебя уничтожу! – успел еще прорычать обнаруженный зверь.

Но то были последние его слова. От вспыхнувшего слепящего света рассеялась та тьма, что за годы жизни слепилась в незримый ком. И со страшным свистом, завыванием пал тот демон, что успел вырасти…

Раздался сильный хлопок. Яната очнулась от страшного забытья. Когда она открыла глаза, то ласковый рассвет окрашивал нежное спокойное море с голубыми переливами