Здесь напевный голос дикторши ласкал Саймона, и, если не вслушиваться в смысл слов, можно было вообразить, что мама, погибшая двадцать три года назад, снова с ним – то ли сказку рассказывает про колобка, то ли выговаривает за какие-то детские провинности. Если только не вслушиваться… К сожалению, он не мог себе этого позволить.

– Сегодня утром трое врагов народа из Харбохи пытались скрыться за рекой, но были растерзаны возмущенными жителями, – вещал чарующий женский голос. – Одновременно силы местной самообороны вместе с шестнадцатым линейным отрядом драгун начали наступление на мятежников. Как утверждает парагвайский дон-протектор, операция санкционирована правительством и Государственной Думой. Дон Грегорио-Григорий, глава департамента Общественного здоровья, заявил: место гаучо – на плахе живодерни, и они туда попадут! Так же считают дон Хайме-Яков, глава Финансового департамента, и дон Эйсебио Пименталь, прибывший в столицу из Разлома. Дон Алекс-Александр, Военный департамент, хранит молчание, однако его дела красноречивее слов: из центральных провинций к Харбохе подтягиваются три отряда драгун и моторизованный корпус карабинеров под командой кондор-генерала Козимо-Кузьмы Луиса. Дон Хорхе-Георгий, департамент Продовольствия, был откровеннее своих коллег, заявив, что крокодильеры не останутся в стороне от событий. Если прочие доны солидарны с ним, то есть надежда, что восстанию пришел конец – несмотря на все происки ЦЕРУ и Байкальского Хурала. Как сообщает наш специальный корреспондент…

И так далее, и в том же духе. Кроме приятного женского голоса, будившего ностальгические воспоминания, самым ценным в этих передачах были имена властительных донов, с коими Саймон рассчитывал встретиться в весьма недалеком будущем. Директива, полученная им из самых высоких инстанций, гласила, что он обязан выжить и вернуться, а вопрос выживания и возвращения был тесно связан с сильными мира сего. С тем же доном Грегорио-Григорием и доном Алексом-Александром, с доном Хайме-Яковом и доном Хорхе-Георгием, с президентом Павло Морозом, с Самийло Калюжным, председателем Рады, с паном Сапгием, главой безпеки, и даже с батькой-атаманом по имени Стефан Мен-тяй. Как они отнесутся к тому, что на Землю явился посланец.. со звезд?.. Возрадуются и зарукоплещут?.. Саймон сильно сомневался в этом.

Пальцы его коснулись верньера настройки, и рубку заполнил пронзительный свист. Он то понижался, переходя в басовитое гудение, то повышался до терзающего уши воя; казалось, какая-то чудовищная птица, парящая в пустоте, стонет и жалуется на причиненные ей обиды, а может, просто на одиночество. На неприкаянность… Таких у тайят называли ко-тохара, и Саймон был одним из этих несчастливцев, поскольку не имел брата-умма.

Нахмурившись, он вслушивался в мрачные рулады. Этот тоскливый вой в эфире распространяли передатчики помех – вернее, один-единственный передатчик, хотя когда-то их могло быть пять или шесть, а то и целый десяток. У многих, кто остался тут в далеком двадцать первом веке, был резон перекрыть межзвездную связь и изолировать Землю. Были фанатики и недоумки, террористы и анархисты. Красный Джихад и Арийский Клинок, Тигры Бенгала, Пантеры Африки, Русская Дружина и упрямая непримиримая Чечня. И был конфликт меж Украиной и Россией, тянувшийся все сорок. восемь лет Исхода…

Но так ли, иначе, теперь передатчик остался один – что, впрочем, жизнь Саймону не облегчало. В первый же день своей миссии, заполнив воздухом «Пальмиру» и утвердившись в командном отсеке, он взял пеленг и убедился, что линии сходятся не на Земле. Луна, Море Дождей, кратер Архимеда… Он вычислил координаты с помощью древнего компьютера, проверил их и записал в свой коммуникационный браслет. Потом погрузился в раздумья, перемежавшиеся сном, едой и изучением Земли сквозь телескоп на обзорной палубе.

Его задача внезапно осложнилась; десантный скафандр, в котором Саймон появился на «Пальмире», мог опустить его вниз в любой из точек траектории спутника, но не поднять наверх. Под «верхом» он подразумевал Луну, куда планетарный заградитель класса «Майти Маус» добрался бы минут за сорок, а боевая ракета или лазерный луч еще быстрей. Но ни ракет, ни мощных лазеров, ни космолетов у него не имелось, а было лишь то, что пролезло в узкую щель, пробитую трансгрессором: скафандр, ранец, ручное оружие и маяк. Если не считать скафандра, маяк являлся самой важной частью амуниции: Саймону полагалось активировать его перед высадкой, и тогда, ровно через десять дней, Колумбийская станция отыщет его поисковым лучом и попытается развернуть обратный канал. Эту процедуру будут повторять три месяца, дважды в сутки, и если сфера помех не исчезнет, на Землю отправится новый агент. Вероятно, Андрей Божко или Анвер Ходжаев по прозвищу Карабаш… Четвертый из их звена, Хромой Конь, индеец с Маниту, погиб. Но в Учебном Центре стараниями Леди Дот готовились новые группы первопроходцев. Временами Саймон удивлялся, зачем они нужны – ведь Закрытых Миров существовало не так уж много, хоть точное их число держали в тайне. Вероятно, ООН в лице своих ведомств – таких, как Карательный Корпус и ЦРУ, – желала всегда и всюду держать ситуацию под контролем.

«Разумное желание, – подумал Саймон, усмехнувшись. – Но ситуации бывают такими неожиданными… Как, например, сейчас: передатчик-то я нашел, да до него не добраться! Другое дело, если б их было пять, и все внизу – пусть среди километровых кратеров или где-нибудь в Харькове, под присмотром батьки Стефана Ментяя и его молодцов… Тут появилась бы масса возможностей: столковаться или купить, пригрозить, обмануть, схитрить, прорваться силой или проскользнуть змеей среди змей, как говаривал Чочинга… Теперь же, – размышлял Саймон, – задача изменилась: придется не передатчик искать и не его хозяев, а что-то метательное и увесистое… Вроде снаряда Горьких Камней, который дробит череп и ломает ребра…»

На миг он ощутил себя таким снарядом, повисшим в зыбком равновесии между Землей и Луной. До Земли – триста двадцать километров, до Луны – четыреста тысяч; Земля и все, что творилось на ней, притягивали сильнее. Там были люди, миллионы затерянных душ в незримой, но прочной клетке; и, как повсюду в человеческих мирах, они боролись за лучшее место под солнцем, за власть и богатство, за сладкий кусок или, как минимум, за жизнь. Были среди них правые и виноватые, обиженные и обидчики, жестокие и смиренные, достойные кары или защиты, но всем им полагалось знать, что они – частица человечества, не позабытая среди развалин и не оставленная в наказание, а лишь отрезанная по глупости или преступному умыслу предков. Ричард Саймон мог бы им это сказать, включив передатчик, но был он не из тех ангелов, что разносят благую весть. Те ангелы, белые, придут потом; придут, если их серый коллега раскроет перед ними двери.

Он поднялся, окинул взглядом рубку, где в соседнем кресле была аккуратно разложена его амуниция, затем проследовал коридором на смотровую палубу, к телескопам. «Пальмира» мчалась сейчас над средиземноморской акваторией; шесть сотен лиг отделяли ее от побережья, от Крыма и Кавказских гор, от синих нитей рек и голубой азовской чаши. Самое малое расстояние… Саймон глядел, сравнивал с врезанной в память картой.

Территория над Азовом… несколько крупных поселений… Днепропетровск, Донецк, Запорожье, Харьков… Харьков он теперь узнавал по темному облаку, Донецк и Запорожье – по развалинам шахт и заводов, по холмам терриконов и дымившим кое-где трубам. Западнее, у водохранилища, находился еще один полуразрушенный промышленный центр со странным названием Кривой Рог – хаос подъездных путей, словно перепаханных огромным плугом, покосившиеся заводские корпуса, свалки, окружавшие жилой район беспорядочными баррикадами. К югу, на побережье, стояли два других города, Николаев и Херсон, и их – а также Севастополь – Саймон разглядывал с особым тщанием.