верховьям Нила, спал бы в песке, и уж тогда поистине нашёл бы себе чернавку из бедноты и трепал бы её жалкое тело, пока оно всё не износится, как вся она сама, босоногая, а потом их вместе в грязной луже нашли бы и сожрали крокодилы.

– Ах, муж мой, Луне подобный! – взмолилась гордая Исизида. – Ну, что уж Вы так? О своём сыне? Он же кровь от крови Вашей! Сжальтесь, не говорите больше, молю Вас! Он уже всё понял, и больше никогда не посмеет так дерзить Вам.

– Прости, жена моя, я погорячился. Но Ленхатеп тоже хорош! Такое придумать и мне сказать, т. е. значит оскорбить, опозорить. Он же отлично знает, как я ненавижу бедных, грязных, Богами забытых!..

Ленхатеп стоял как убитый молнией, поражённый громом. Слова отца словно отхлестали его по голому телу, он чувствовал себя разбитым, брошенным и растоптанным. Да ещё угроза о том, что он может потерять богатое наследство, пойти с сумой, попасть в грязную лужу и в пасть крокодилам! Даже представить себе такой ужас было страшно, жутко! А уж кабы наяву! … Как он мог?!!

 Всякие чувства к Найфел, этой чернавке из грязной деревни из него мигом выветрились, в угаре испуга, страха. Он представил себе, как они, полуголые, босые идут вдвоём вдоль Нила, из которого один за другим вылезают крокодилы, разинув свои страшные пасти, и она кричит, как тогда, день назад, когда убегала домой, представил её бедную, жалкую хижину с грубой неотёсанной матушкой Ме,– и стал себе противен. Как он мог попасть в такую грязь, в пропасть?!

Он вспомнил нежную кожу и плоть Найфел, её жаркие слова и слёзы, когда он её, по сути, изнасиловал, изнасиловал как жалкую рабыню! От этого кровь его не взыграла, а потухла… Ну и что, что он ей обещал? Разве можно приносить в жертву грязной чернавке богатство, золото, славу?! Нет, никто не имеет права этого требовать! Он – сын великого, всемогущего человека, сановника самого фараона Хуфу! И он должен держать честь и славу отца! Не зря же его отец так долго добивался такой благородной должности. И он её имеет! Другие не имеют, а отец имеет! Отец же Найфел (Ленхатеп почти забыл её имя) не добился такого, а его отец добился! Значит, его отец – умнее, могущественнее, мудрее всех! Он, Ленхатеп, должен гордиться им, а не позорить такого человека. И матушку обидел….

  Пронизанный этими мыслями, Ленхатеп пал перед отцом на колени и приложился к его руке:

– О, простите меня, Великодушный и мудрый Отец мой! Простите – ради Великого Бога Ра и Бога фараона – заблудшего, нечестивого сына своего! Я был совсем не прав, сказав Вам эти слова. Это неправда, конечно. Я просто перешёл грань. Простите меня, матушка, отец!

– Ну то-то же, сын мой Ленхатеп. Я прощаю тебя милостиво. Душа твоя заблудилась, но всё же нашла верный выход из тьмы. Я рад этому.

– И я прощаю тебя, добрый, хороший сын мой! Душа моя возрадовалась.

И, обращаясь к Осиристепу, Исизида произнесла:

– Муж мой мудрейший, носитель истины! А не пора ли нашему сыну обрести свой дом? Он, как мне подумалось, жаждет женитьбы, своей семьи. Может быть, нам подобрать ему достойную, богатую невесту, чистую и умную?..

– Да, да, жена моя драгоценная. Вы как всегда правы. И я даже знаю, кто будет она, это небесной чистоты девушка. Дочь моего сподвижника номарха Нехебу – ясноглазая Любият Эль Успехр!

– О, господин, мой муж драгоценный! Я, кажется, знаю эту девушку! Она чиста и скромна, как фиалка, и, говорят, у неё дивный голос! Ленхатеп будет счастлив!

 Ленхатеп услышал эти слова. Он, как Исизида, не знал девушку по имени Любият Эль Успехр, но хорошо представлял себе ясноглазую, скромную и очень богатую египтянку, которая даёт ему много счастья и прелестных деток…

  А юная счастливая Найфел тем временем вернулась домой. Её отец Абд ат-Тавоаб и матушка Мехатэ оба были в хижине и ждали её, оба были не в духе.

– Ты всё бегаешь по песку Нила, а матери не помогаешь, – грозно начал отец. – Мехатэ жалуется на тебя. Ей трудно одной держать всю хижину. Неужели тебе непонятно?

– Я только пива немного выпила…….

 -Ах ты, дрянь! Где ты посмела шляться больше полдня? – обрушалась на Найфел матушка Ме. – С кем ты была? Это тот богатый и знатный тебя напоил?! Я же запретила тебе, негодная, встречаться с ним! Ты меня ослушалась?

– Нет-нет, матушка Ме! Я его не видела. Я встретила девушку из соседней деревни, мы вместе шли по берегу. Там, на берегу, стоял незнакомый парень, из бедных, и угощал всех, кто шёл, пивом и лепёшками. Говорил, что все должны отметить последние дни перед разливом Великого Нила. Всех угощал, и все пили, и мы тоже. Разве это грех?

– Грех не грех, а к реке ты больше не пойдёшь, – отрезал Абд ат-Тавоаб. – Хватит, нагулялась. Мать говорит, что какой-то богатый и знатный там за тобой ходит. Хочешь, чтобы он тебя испортил? Негоже молодой девушке с богатыми якшаться!

Найфел покраснела:

– Да не ходит он за мной, я матушке Ме уже говорила. Просто однажды приснился и всё.

– Приснился, и ты ни разу не видела его в яви?

– Н-н … Ну видела. Просто видела и всё. Он не подошёл… ко мне.

– А откуда он? Где живёт? – спросила Мехатэ.

– Я не знаю.

– Путаешь, путаешь нас с отцом. Мы не верим тебе. Всё! Завтра никуда больше не пойдёшь! Хватит! Надо помочь матери и отцу.

– Но матушка…– из глаз Найфел брызнули слёзы.

– Всё!! – отрезала Мехатэ. – Я сказала. Смотрите-ка, а она ещё рыдать надумала!..

Найфел плакала навзрыд. Ведь завтра её у Нила будет ждать горячо любимый, дорогой Ленхатеп. А она не придёт. Обманет его надежды. Он не переживёт! Какая она нехорошая обманщица!

Найфел рыдала, а в её полных слёз глазах стоял дорогой, любимый образ, его ненаглядные очи…….

Глава 8

Последний день перед разливом Нила.

На рассвете Абд ат-Тавоаб ушёл на охоту. Мехатэ пошла его немного проводить. Найфел в ужасе металась по хижине, не зная, как сообщить Ленхатепу, что она не придёт. Выбегала во двор, высматривала идущих соседей, идущих в разные стороны, собирающих там и здесь огородные инструменты, готовящихся к разливу реки. Никто не смотрел на неё, каждый был занят своим делом.

 И вдруг она увидела Али Шукри. Он шёл за обещанным ему веслом и тростником для своей лодки. Найфел со всех ног бросилась к нему: «Али! Али, постой! Али удивлённо остановился. К нему, вся в слезах, бежала растрёпанная, распалённая Найфел.

– Найфел?! Что с тобой, голубоглазая Найфел? Чем ты так огорчена? На тебе лица нет!

– Ах, Али, дорогой друг, – быстро и тревожно, сбиваясь, заговорила Найфел, – я вся в угаре, не знаю, что мне делать! Сегодня последний день перед разливом Нила.

– Да, я знаю, милая.

– Я выскочила на чуть-чуть, боюсь, что матушка Ме вернётся. Она запретила мне выходить из дома, не пустила меня на золотой песок, а там меня будет ждать