— Вот именно, речь идет о моей жизни, и свой путь я уже выбрала. Неужели вы не можете с этим смириться? — Слова звучат на удивление ровно, но от них по лицу папочки проходит волна недовольства.

— Я понимаю, что сейчас в тебе играет юношеский максимализм, Лилия. Ты хочешь нам доказать свою правоту. Только что потом? После окончания университета? Куда ты пойдешь? — Владимир Эдуардович прищуривается и сканирует меня взглядом, от чего в горле комом застревают слова.

Вся смелость разлетается в пух и прах, потому что он убьет меня аргументами, но еще хуже то, что Алимеев заставит подчиняться, даже не задействовав словесную гвардию.

— Я уже думала об этом. Стану частным адвокатом или прокурором. — Вновь получается не пасть в грязь лицом и произнести слова достойно.

— То есть, ты хочешь убивать свои нервы, защищая неблагодарных клиентов. Ты хоть знаешь, какая зарплата у прокурора? А сколько времени он проводит на работе, чтобы виновный сел? Или ты имеешь представление о том, как жестко тебя задавят в первый же рабочий день твои же коллеги лишь по той простой причине, что ты снизошла до их уровня? — Брови отца взлетают вверх, а мое сердце с характерным звуком ухает куда-то в район пола.

Случается то, о чем я думала и чего так сильно боялась. Владимир Эдуардович включает свой врожденный талант оратора и давит им. Мама и Света всегда во всем его слушают и боятся слово молвить, потому что проиграют. Что бы ни случилось, они проиграют, а мне не хотелось.

Я желала одного, пойти своей дорогой.

Без связей и денег приемного папочки, который сейчас плавил меня взглядом и ждал ответа.

— Я смогу выдержать нападки. Так бывает на любой работе. — Голос все-таки предательски дрогнул на последних словах, что не укрылось от внимания Владимира Эдуардовича.

Он прочистил горло и криво улыбнулся, наклоняясь вперед и помещая руки на стол. Поза отца говорила о том, что отступать он не намерен.

— Я знаю, что ты у нас стойкая и сильная девочка. Я понял это, когда впервые тебя увидел, именно поэтому ты должна пойти другим путем, Лилия. Говорю тебе спокойно и не давлю. — Он тяжело вздыхает и наклоняет голову, пока мои щеки пылают от эмоций, которые я все еще сдерживаю внутри.

Не давит он.

Видел бы себя со стороны.

Такое ощущение, что я попала в закрытое общество, где каждого проверяли на стойкость беседой с Владимиром Алимеевым. Выдерживали немногие, остальных увозили на каталках прямиком в психушку.

— Я хочу учиться на родине, в нашем городе, в нашем университете. Он ничем не хуже заграничных учебных заведений. Если вдруг я окажусь не права в своем выборе, то последую вашим путем. — Вдохнула глубоко, пока отец щурился и стучал пальцами по столу, слушая меня очень внимательно. — Я благодарна вам за то, что вы меня удочерили и не дали сгнить в детском доме, но это не дает вам права распоряжаться моей жизнью. Я хочу попробовать. — Опустила глаза, потому что на них непроизвольно наворачивались слезы, и посмотрела на свои пальцы и коленки, где уже засохла кровь. — Хочу попробовать стать полезным обществу человеком. Я так решила.

После моих слов возникла гнетущая пауза. Только сейчас поняла, насколько сильно могла убивать тишина. Как сильно она резала по слуху и вынуждала сердце биться через раз. Я часто моргала, коря себя за то, что не могу спокойно перенести этот разговор. Хуже всего, что Алимеев не кричит. Никогда не повышает голос. Он давит другим. Этот человек обладает великолепным даром убеждения, после которого на душе остается осадок. Ты чувствуешь себя подопытной крысой, которая не в состоянии принять решение или взять на себя ответственность. Как сейчас…

В голову полезли мысли о том, что я поступаю глупо. Может, я не беру в счет риски? Или статус Алимеевых… Я принижаю их своим существованием…

— Ты ведь понимаешь, что не сможешь исправить прошлое, Лилия? — Спокойно произносит Владимир Эдуардович, поднимаясь и поправляя рубашку, которая идеально на нем сидит. — Ты не сможешь помочь тем, кто уже умер. Если ты хочешь что-то доказать своим бунтарством, то напрасно теряешь время.

Не могу.

Исправить не в силах.

Но могу помочь другим, чтобы никто не пережил того, что испытали они…

И я.

— Это вполне осознанное решение. — Поднимаю голову и смотрю на нависшего надо мной отца.

— Что же, — он усмехается и замирает с кривой улыбкой, — будь по-твоему, но у меня будет ряд условий. В конце концов, я вытащил тебя из дерьма, девочка, и имею право диктовать свои правила.

Максим

У Дана была прекрасная привычка — коротать время с пользой. Сначала я не понимал его маниакального погружения в интернет при любой возможности, но сейчас, когда брат ушел в армию, а я остался один, прелесть просматривания новостей мира вкусил по полной программе.

Листал все подряд, внимательно вчитываясь в каждое предложение, и не думал о всякой дряни, которая изо дня в день поедала мой мозг.

Жизнь в такие мгновения казалась намного проще, и мне это вполне нравилось.

Первый день в универе ничем не отличался от школьного, кроме студентиков, которые строили из себя взрослых лишь потому, что пересекли грань восемнадцать плюс.

Шум в коридоре на втором этаже, где должна была пройти первая пара, нереально раздражал, но я снова и снова читал про землетрясение на соседнем континенте, хмурясь и игнорируя окружающих.

Лика находилась в другом корпусе и сияла от того, что скоро погрузиться в мир знаний, а я равнодушно смотрел на шныряющих мимо ребят, которые по заверению Цветковой, должны стать моими друзьями.

Общаться же нужно.

Аргументы подруги сыпались куда-то в сторону, потому что мои мысли снова и снова возвращались в предстоящему мероприятию, которое должно состояться через пару дней после первого сентября.

Именно там я встречусь с Выскочкой, которая, как гвоздь, вошла в голову.

Не знаю, почему думал о ее разбитых коленках. Сдалась мне эта наглая сестрица Алимеевой.

Вроде родственники, а разные будто на фабрике по производству кукол подменили коробку, и вместо второй сладенькой Светочки пришла злобная Выскочка.

Именно Выскочка, которая полностью оправдывала данное ей определение и прозвище.

— Юристики с первого курса, заходим в кабинет! — Громкий голос женщины-преподавателя оторвал меня от чтения.

Не спешил входить, чтобы не толкаться у двери. Вновь уткнулся взглядом в экран айфона, пока одногруппники шумно вваливались в аудиторию.

Сдвинулся с места, когда в коридоре практически никого не осталось.

Надежда на то, что последние