Если бы Джон и Мэри Уэндер видели меня в тот момент, когда я проснулся в слезах, с криком, застрявшим у меня в горле, и долго еще лежал в темноте, твердя про себя, что это всего лишь сон… Их не мучили бы больше опасения, что я могу выболтать людям тайну их маленькой Софи.

Время, о котором я сейчас рассказываю, было для меня временем перехода к другой, более осмысленной, жизни. Произошли события, каждое из которых в отдельности случалось и раньше, но теперь они связались для меня воедино и приобрели совершенно иное значение. А кое с чем мне пришлось столкнуться впервые.

Первым таким событием была моя встреча с Софи. А вскоре дядя Аксель обнаружил то, что происходило между мной и моей двоюродной сестрой Розалиндой. Дядя (на мое счастье, это был он, а не кто-нибудь другой) наткнулся на меня как раз в тот момент, когда я разговаривал с ней.

Возможно, это был просто инстинкт самосохранения, который заставил нас обоих (меня и Розалинду) скрывать до сих пор наши «разговоры», поскольку разумом мы еще не понимали, что нам грозит. Когда дядя Аксель наткнулся на меня, сидящего возле стога сена и громко бормотавшего что-то вслух, я даже не пытался скрыться или утаить от него, чем я занимаюсь. Он постоял сзади меня некоторое время, потом я обернулся и глаза наши встретились.

Дядя Аксель был высоким и сильным мужчиной. Когда я видел его за работой, мне казалось, что его пальцы слиты воедино с рукоятью инструмента. Теперь он стоял у меня за спиной в своей излюбленной позе, тяжело опираясь на толстую палку, которой ему приходилось пользоваться из-за неправильно сросшейся ноги. Черные брови его были нахмурены, но загорелое лицо не выражало ни озабоченности, ни недовольства, разве что только любопытство.

– Ну, Дэви! – обратился он ко мне ласково. – С кем это ты тут так весело болтаешь? Небось, с лешими или с гномами – кого вы, мальчишки, еще там выдумываете? А может быть, с зайцами, ведь их тут полным-полно? А?

Я отрицательно покачал головой.

– По-моему, куда интереснее болтать с другими ребятишками… Куда интереснее, – протянул он, – чем сидеть здесь вот так, одному, и бормотать что-то себе под нос. А?

Секунду я колебался… Но ведь это был мой дядя – дядя Аксель – самый лучший друг.

– Я… говорил не… не сам с собой… – неуверенно протянул я.

– С кем же? – озадаченно спросил дядя.

– Ну… с приятелем… Вернее, с приятельницей, – поправился я.

– А с кем именно?

– С Розалиндой.

Помолчав, он как-то странно на меня поглядел.

– М-м-да… Но я что-то не вижу ее здесь. – Он продолжал смотреть на меня в упор, и тогда я решился все ему объяснить.

– Здесь ее и вправду нет. Она у себя дома… То есть, я хотел сказать, недалеко от дома, в маленьком шалаше на дереве, который ее братья сделали в рощице. Она очень любит там прятаться, – пояснил я.

Поначалу он никак не мог взять в толк, что я имею в виду, и говорил со мной так, словно это была игра. Но в конце концов мне удалось объяснить ему все как есть. Тут выражение его лица изменилось. Таким серьезным я его еще никогда не видел. Некоторое время он молчал, что-то обдумывая, потом спросил:

– Ты не разыгрываешь меня, Дэви? Все это была не выдумка? Ты… ты говорил мне сейчас правду?

– Ну конечно, правду! – уверил я его.

– А ты никому… никому не говорил обо всем этом, кроме меня?

– Конечно, нет. Это – наш секрет. Так интересней.

Выплюнув травинку, он вздохнул, как мне показалось, с облегчением, но когда он вновь поднял на меня глаза, я увидел, что выражение его лица стало еще более серьезным и даже мрачным.

– Дэви, – сказал он, – я хочу, чтобы ты пообещал мне одну вещь.

– А что это за вещь, дядя? – спросил я.

– А вот что, – сказал он, не отрывая от меня своего серьезного и мрачноватого взгляда. – Я хочу, чтобы это было по-прежнему секретом. Обещай мне, что ты никому… Ты понял меня? Никому не скажешь о том, что рассказал сейчас мне. Никому и никогда, Дэви! Это очень важно, чтобы ты понял меня, мальчик, понял, как это важно. Позже ты и сам поймешь, почему это так важно. Но сейчас… Сейчас ты ни в коем случае не должен дать кому-нибудь повод даже заподозрить тебя в том, что я сейчас от тебя узнал. Ты обещаешь мне, Дэви?!

В его голосе звучала не только озабоченность, но и какая-то угрюмая, мрачная настойчивость. Это поразило меня: никогда раньше он со мной так не разговаривал. И когда я поклялся ему, что буду молчать, у меня было ощущение, будто я делаю что-то куда более важное, чем просто выполняю обычную дядину просьбу. Пока я уверял его, что буду строго хранить наш секрет, он не спускал с меня глаз, и наконец, кивнул, почувствовав, что до меня дошла вся серьезность нашего разговора. Мы скрепили наш договор крепким рукопожатием, и он сказал:

– Вообще-то, лучше было бы, если бы ты… ну, забыл про это… Забыл как это делается.

– Наверно, это у меня уже не получится, дядя, – подумав, честно сказал я. – Это… Это просто есть, и все. Забыть это – все равно что… – я никак не мог найти слова, чтобы объяснить ему суть наших «разговоров» с Розалиндой.

– Все равно как забыть, что ты умеешь говорить или слушать? – спросил он.

– Да… почти, – кивнул я.

Он опять ненадолго задумался.

– Ты слышишь слова внутри головы? Прямо внутри?

– Не совсем так. Я не то, чтобы слышу их и не то, чтобы вижу. Это… это как тени, и если при этом еще произносить слова вслух, тени становятся яснее. Я лучше их различаю.

– Но тебе не обязательно произносить эти слова вслух, как ты это делал, когда я подошел к тебе, а, Дэви?

– Нет, конечно, нет… Просто это иногда помогает… Ну, делает наш разговор легче, что ли.

– И делает его гораздо опаснее для вас обоих, Дэви! – угрюмо пробормотал дядя. – Я хочу, чтобы ты мне пообещал еще кое-что. Ты никогда не должен больше произносить эти слова вслух. Понимаешь?

– Хорошо, дядя Аксель! Раз вы так хотите… – пожал я плечами.

– Когда ты станешь старше, ты поймешь, почему это так важно, – вновь повторил он. – Да! Непременно заставь Розалинду пообещать вести себя также осторожно! Слышишь?

Я решил ничего не говорить ему об остальных, потому что видел, как взволновал его мой рассказ об одной Розалинде. Но про себя я подумал, что нужно заставить всех пообещать мне то, что я сам пообещал дяде Акселю.

Дядя еще раз крепко сжал мою руку, и я постарался ответить ему таким же крепким рукопожатием в знак того, что никогда не нарушу своего слова.

В тот же вечер я рассказал Розалинде и всем остальным о нашем разговоре с дядей Акселем. Мне показалось, что тревога, которую этот разговор вызвал у меня, уже коснулась всех остальных. Быть может, кто-то из нас уже ловил на себе настороженно-удивленные взгляды, чувствовал какое-то подозрение, и это заставляло нас инстинктивно скрывать нашу способность обмениваться мыслями. До моего разговора с дядей Акселем мы никогда об этом не говорили, просто каждый сам по себе подсознательно делал то, что считал нужным, и принятые нами меры никак не носили характер сговора. Теперь же настойчивость Акселя усилила смутное чувство страха. Это чувство еще не обрело для нас какие-то конкретные очертания (мы не отдавали себе ясного отчета, чего и почему нужно бояться), но оно стало более острым, более осязаемым, что ли, и когда я пытался передать остальным ту серьезную настойчивость, с которой Аксель добивался от меня обещания держать все в секрете, я не только не встретил в них недоумения или отпора, но, наоборот, все они восприняли это с готовностью и немедленно согласились со мной. Все охотно дали обещание хранить тайну, и у всех нас было такое чувство, словно мы сбросили с себя какую-то давящую ношу. Вот это и был наш первый сговор.