В 1994 г. увидел свет новый обобщающий труд, посвященный формированию в литературе XVIII в. образов стран Восточной Европы, в том числе России. На основе широкого спектра опубликованных источников американский исследователь Л. Вульф исследовал проблему конструирования учеными и политиками Века Просвещения образа восточноевропейского региона как «единого целого»[46]. В центре внимания Вульфа находились не отношения деятелей западноевропейского Просвещения с Восточной Европой, а представления интеллектуалов о странах и народах, населявших эту часть континента.

Хотя некоторые историки сразу причислили монографию Вульфа «к канону литературы о ментальных картах», общая оценка этого труда в профессиональной среде была далеко не столь однозначна. По мнению С. Я. Карпа, в целом работа Вульфа принадлежит к той же традиции, которая представлена трудами Мореншильдта и Лортолари: «При всей разнице во времени и условиях появления вышеупомянутых работ, при всем разнообразии их методов подходы авторов схожи в одном: мираж, миф [о России. - А. М.] является для них не только предметом, но и рамкой исследования, они рассматривают его либо как плод самонадеянного невежества просветителей, сознательного или невольного игнорирования ими реалий русской жизни, либо как результат успешной (и лживой) целенаправленной пропаганды русских царей, реформы которых были всегда поверхностны и проводились чуть ли не с единственной целью - ввести Запад в заблуждение»[47].

Представляет интерес и успешный образец историко-политологического анализа сотворения в сознании европейцев «русского другого» в XVI-XX вв., принадлежащий перу И. Ноймана[48]. Несмотря на то что периода Французской революции автор практически не касался, принципиально важен сделанный Нойманом вывод о том, что образ России выполнял функцию «конституирующего иного» для европейцев в XVII-XVIII вв., подтверждается и французскими источниками конца XVIII в.

Традиционно особой популярностью в историографии данной темы пользуется сюжет так называемого «Завещания Петра Великого». Вопреки некоторым утверждениям о том, что текст возник в годы Первой империи, сегодня установлено, что данный апокриф появился раньше. В годы Революции критики творчества «философов», разработавших теорию «просвещенного деспотизма», подвергли нападкам петровский миф и екатерининскую легенду. На смену апологетике «просвещенных деспотов Севера» пришла черная легенда о существовании «завещаний» Петра Великого и Екатерины II, в которой отразился страх перед Россией и ее возможной агрессией против Западной Европы. Начиная с середины XIX в. историки не оставляли попыток установить имя подлинного автора и обстоятельств появления знаменитого «Завещания Петра Великого». С середины XIX в. о «Завещании» было написано немало исследований, среди прочих отметим работы К. Н. Бестужева-Рюмина, С. Н. Шубинского, Е. Н. Даниловой, Н. И. Павленко, С. А. Мезина, М. Сокольницкого, С. Блан, Э. Журдан[49]. Изучение истории «Завещания» привело исследователей к заключению о том, что речь идет о пропагандистской фальшивке, созданной с политическими целями в последние годы XVIII в. Как явствует из исследований Блан, Мезина и Журдан, данный вопрос необходимо рассматривать в общем контексте эволюции в общественной мысли XVIII в. тезиса о «русской угрозе».

В своей статье Симона Блан предложила ответы на целый ряд вопросов, связанных с историей создания и изучения историками этого апокрифа[50]. На основе документов архива МИД Франции она проследила эволюцию отношения правящих кругов этой страны к тезису о «русской угрозе» в XVIII - начале XIX в. Как отмечает исследовательница, эта идея, на протяжении долгого времени имевшая хождение в дипломатической среде, приобрела в годы Революции, а затем Первой империи особую остроту и драматизм. Проведя подробный анализ идеологии тайной дипломатии Людовика XV, Блан убедительно опровергла давнюю версию о том, что автором «Завещания Петра Великого» был известный авантюрист шевалье д’Эон, и указала на польские корни данного апокрифического произведения, которое, по ее мнению, появилось в 1797 г. в среде польских эмигрантов.

Идеология петровского «Завещания» очень схожа с идеологией вымышленного текста так называемого «Завещания Екатерины II», адресованного якобы Павлу I. Тема вымышленных завещаний, тесно связанных с темой «русской угрозы», привлекла внимание Г. А. Лихоткина, посвятившего этому вопросу небольшую монографию. Авторство этого апокрифа, по мнению Лихоткина, принадлежало известному революционному публицисту и драматургу Сильвену Марешалю[51]. В своей «Истории России» (посмертное издание 1807 г.) он пытался развенчать мифы о просвещенном правлении Петра Великого и Екатерины II, стремясь опровергнуть Вольтера и других просветителей, «воздвигавших алтари» русским монархам по всей Европе. Г. А. Лихоткин подчеркивал, что для Марешаля борьба с прогрессистским мифом о России была прежде всего борьбой с Вольтером, которого публицист называл «придворным современной Семирамиды». Вместе с тем включенное в это сочинение Марешаля так называемое «Завещание Екатерины II» требует дополнительного изучения.

Важным шагом в разработке темы представлений французов о России стало исследование В. А. Сомова по истории французской «Россики»[52], в котором раскрываются многие аспекты творчества французов, писавших сочинения о России и ее правителях. Использовав фонды целого ряда архивов и библиотек, историк показал, каким было отношение к французской «Россике» в русской читательской среде. Внес он свой вклад и в изучение истории создания таких историко-публицистических сочинений, как «Жизнь Екатерины» Кастера, «История Петра III» Лаво и «Анекдоты о революции 1762 года в России» Рюльера.