О юности Корморана Страйка имелось множество сообщений в интернете, да и газеты нередко ворошили прошлое, расписывая его успехи на детективном поприще. Он был нечаянным внебрачным отпрыском одного рок-идола и женщины (которую описывали не иначе как «супергрупи»), впоследствии умершей от передоза – Страйку тогда исполнилось двадцать лет. Джефф Уиттекер, намного моложе матери Страйка, был ее вторым мужем: его обвиняли в убийстве жены, но в конечном счете оправдали.

Пока не принесли заказ, Робин и Страйк сидели в молчании.

– Почему ты ограничилась салатом? – поинтересовался Страйк, уминая жареную картошку.

Как и рассчитывала Робин, поглощение углеводов благотворно подействовало на босса.

– Из-за свадьбы, – коротко ответила Робин.

Страйк ничего не сказал. Комментарии в адрес ее фигуры были для него под негласным, им же установленным запретом: его отношения с помощницей всегда очерчивались жесткими рамками.

Тем не менее про себя он отметил, что она исхудала. На его вкус, с более пышными формами (притом что даже мысли на эту тему были под запретом) она выглядела куда привлекательней.

– Ты можешь хотя бы ответить, – начала Робин после очередной паузы, – какие у тебя ассоциации с той песней?

Он пожевал, отхлебнул еще пива, заказал следующую порцию «Дум-бара» и только после этого сказал:

– У моей матери была татуировка с этим названием.

Он счел за лучшее не уточнять и даже не вспоминать, на каком именно месте была татуировка. Впрочем, от еды и пива он смягчился: Робин никогда не совала нос в его прошлое, и сейчас он решил сделать для нее послабление.

– Это была ее любимая песня. А Blue Öyster Cult – любимая группа. Нет, «любимая» – это мягко сказано. Обожаемая.

– А разве не Deadbeats? – само собой слетело с языка у Робин.

Отец Страйка был солистом группы Deadbeats. О нем тоже никогда не говорилось вслух.

– Нет. – Страйк скривился в полуулыбке. – Старина Джонни был у Леды на скромном втором месте. А на первом – Эрик Блум, солист Blue Öyster Cult, но там ей ничего не обломилось. Редчайший случай.

Робин не знала, что и думать. Прежде она могла только гадать, каково это – видеть, как вся история любовных похождений твоей матери выкладывается в Сеть на всеобщее обозрение.

Страйку принесли очередную пинту; он сделал большой глоток, а потом продолжил:

– Меня чуть было не окрестили «Эрик Блум Страйк».

Робин поперхнулась водой и закашлялась в салфетку, а босс только посмеялся.

– Надо признать, Корморан не намного лучше – один черт. Корморан Блю…

– Блю?

– Blue Öyster Cult… ты меня слушаешь?

– Ничего себе! – поразилась Робин. – Ты не рассказывал.

– А ты бы рассказала?

– И что это значит: «Mistress of the Salmon Salt»?

– Хоть убей, не знаю. Тексты у них просто безумные. Фантастика, фэнтези. Бред какой-то.

А в голове звучало: «Она звала смерть… Quicklime Girl». Страйк отпил еще пива.

– По-моему, я не слышала ни одной песни Blue Öyster Cult, – призналась Робин.

– Ну как же, слышала, – возразил Страйк. – «Don’t Fear the Reaper». Не бойся, стало быть, темного жнеца.

– Кого-кого я не должна бояться?

– Это был их мегахит: «Don’t Fear the Reaper».

– А… понятно.

От неожиданности Робин на миг почудилось, будто Страйк дает ей совет.

В молчании они вернулись к еде, но Робин не смогла долго изображать безразличие и, собравшись с духом, спросила:

– Как ты считаешь, почему посылку отправили на мое имя?

Страйк успел подготовиться к этому вопросу.

– Понятия не имею, – ответил он, – но думаю, нельзя исключать тайную угрозу, а потому до выяснения…

– Я не намерена прекращать работу, – с жаром заявила Робин. – И дома сидеть не собираюсь. Хотя Мэтью только этого и ждет.

– Ты поставила его в известность?

Пока Страйк у себя в кабинете беседовал с Уордлом, Робин успела сделать телефонный звонок.

– Да. Он злится, что я расписалась в получении.

– Думаю, он за тебя боится, – покривил душой Страйк.

Несколько раз они с Мэтью виделись, и с каждой встречей неприязнь Страйка только крепла.

– Нисколько он не боится! – вспылила Робин. – Просто он считает, что момент настал: что я запугана и теперь-то уж точно уволюсь. Не дождется.

Последние события повергли Мэтью в шок, и тем не менее она расслышала в его тоне нотки самодовольства, невысказанную уверенность в том, что после всего случившегося она сама поймет дикость своего выбора: связаться с беспутным частным сыщиком, который даже не в состоянии платить ей достойные деньги. Кроме того, Страйк заставлял ее работать сверхурочно, и по этой причине она получала почтовые отправления не на домашний, а на служебный адрес. («Можно подумать, если бы я сидела дома, „Амазон“ не смог бы доставить мне ногу!» – в запальчивости воскликнула Робин.) Ко всему прочему Страйк теперь набирал известность, и все знакомые проявляли к нему интерес. А Мэтью со своей бухгалтерией довольно бледно выглядел на этом фоне. Его загнанная вглубь досада, смешанная с ревностью, все чаще вырывалась наружу. Страйку хватало мозгов не подталкивать Робин к таким поступкам, о которых она могла бы пожалеть, когда успокоится.

– Отправитель адресовал посылку тебе, потому что передумал, – сказал Страйк. – Вначале на ней стояло мое имя. Могу предположить, что кто-то хочет выбить меня из колеи, показав, что знает твое имя, или же пытается запугать тебя, чтобы положить конец нашей совместной работе.

– Ну, знаешь, я не из пугливых! – возмутилась она.

– Робин, сейчас не время геройствовать. Мы еще не знаем, кто он такой, но этот хрен решил показать, что осведомлен о моих делах, знает твое имя и по состоянию на сегодняшний день четко представляет, как ты выглядишь. Он приблизился к тебе вплотную. И мне это не нравится.

– Как видно, ты не слишком высокого мнения о моих способностях в деле контрнаблюдения.

– Перед тобой, между прочим, тот, кто запихнул тебя на самые престижные курсы следственных работников, – начал Страйк, – и досконально изучил выданную тебе характеристику, которую ты сунула мне под нос…

– Значит, ты считаешь, что я не владею приемами самообороны.

– Не имел счастья видеть тебя в деле – могу только верить на слово.

– Я хоть раз тебя обманула, когда описывала свои сильные и слабые стороны? – продолжала наступать оскорбленная Робин, и Страйку ничего не оставалось, как отрицательно помотать головой.