уже опустел. Да если бы и не опустел: никакая каша не стоит вливания в дружную хомяковскую семью.

– Это я так, проверить, – ничуть не смутилась Оленька. – Да даже если бы ты вдруг согласилась, что что-то такое могло быть, у брата никакой амнезии нет, он-то точно помнит, что ни о какой помолвке речи не заходило. – Она заглянула в горшочек, тяжело вздохнула и принялась накручивать на палец кончик косы. – С другой стороны, если одна сторона согласна, другую уговаривать намного проще, а мы и без того с тобой как сестры.

Она с надеждой на меня посмотрела, но я ее сразу же разочаровала:

– Я не согласна. Кроме того, я не помню ни тебя, ни твою семью.

– У меня замечательная семья, – гордо сказала она. – Хомяковы – это сила. Вспомнишь. Вот поживешь у нас и вспомнишь.

– У меня есть своя квартира, – не согласилась я. – Почему я должна жить непонятно у кого?

– Лиза, ты не можешь жить одна, – убежденно сказала Оленька. – Да и на что ты будешь жить?

Я задумалась. При слове «деньги» воспоминаний не возникало ровным счетом никаких. Сомневаюсь, что я буду в состоянии хоть что-то заработать, одновременно учась в гимназии. Судя по словам бывшей бабушки, знаниями я не блистала, а сейчас и все, что выучила, благополучно забыла.

– Возможно, мне положена какая-то пенсия? – предположила я. – От военного ведомства?

– Пока ее будешь выбивать, успеешь состариться, – проворчала Оленька. – Лиза, ну прости меня, согласна, это была глупая шутка. – Она полезла обниматься и чуть не уронила меня на кровать, все-таки я не слишком устойчиво сидела, да и противная слабость не желала пока уходить. – Обещаю, больше никогда-никогда.

Она клятвенно приложила руки к груди, вполне себе оформившейся для ее лет шестнадцати-семнадцати. Наверное, и мне столько же. Я ведь до сих пор даже не представляла ни как выгляжу, ни сколько мне лет.

– Оля, у тебя есть зеркало? – строго спросила я. – А то меня никуда не пускают.

– Конечно. – Она начала вываливать на тумбочку содержимое своих поистине бездонных карманов, и я заподозрила, что в ее случае фамилия полностью отражает внутреннюю суть. К примеру, зачем носить с собой недоеденное яблоко или сломанный карандаш? Но и зеркало наконец нашлось, маленькое карманное зеркальце, больше похожее на пудреницу, этакая серебряная коробочка с пышным букетом роз сверху. – Держи.

Из зеркала на меня уставилась совершенно незнакомая бледная девица с огромными темными кругами под глазами. Краше в гроб кладут. Это я невольно повторила вслух.

– Обычно ты выглядишь посимпатичнее, – хихикнула Оленька. – Но Владимир Викентьевич и так тебя лишь чудом с того света вытащил, а остальное восстановится. Главное – вовремя есть и спать.

Она отобрала зеркало, всунула мне в руку невесть откуда взявшийся пирожок и забулькала подозрительной жидкостью из кувшина. Я решила, что собирайся она отравить, сделала бы это уже с кашей, и мужественно откусила немного от пирога, который еще даже не остыл. М-м-м… С рисом и грибами, моя любимая начинка. Положительно, в Хомяковых есть что-то хорошее, пусть это что-то и не один из хомяковских сыновей. Я аж глаза прижмурила от наслаждения, поэтому не заметила, когда в палате появился целитель.

– Владимир Викентьевич! – радостно завопила Оленька. – Я забираю Лизу к нам, она согласилась.

Я опять поперхнулась и долго не могла откашляться. Подруга услужливо затарабанила по моей спине кулачками.

– Я не соглашалась, – наконец выдавила я, утирая выступившие слезы. – Я никого не помню, как я могу к кому-то переезжать?

– Скажите же ей, Владимир Викентьевич, – возмутилась Оленька, – что Лиза не может жить одна.

– Разумеется, не может, Ольга Петровна. Ей требуется присмотр. Целительский присмотр, поэтому она пока поживет у меня, – тоном, не допускающим ни малейших возражений, выдал Владимир Викентьевич. – И не вздумайте отказываться, Елизавета Дмитриевна.

– Как это у вас? – возмутилась Оленька. – У нас. Мы почти родственники, у нас ей будет лучше. А захотите присматривать – приходите в гости.

Выражение «почти родственники» насторожило. Возможно, Оленька Хомякова имела в виду, что мы с ней очень близкие подруги, а возможно, намекала, что от идеи породниться так и не отказалась. Нет, пока я не вспомню хоть что-то, нужно быть как можно более осторожной.

– У меня есть квартира, – напомнила я.

– Кроме как где-то жить, вам, Елизавета Дмитриевна, еще надо что-то есть. И что вы будете есть в холодной квартире?

– Вот именно! – поддержала его Оленька. – А у нас кухарка такая, что даже Рысьины могут только облизываться.

– У меня тоже есть кухарка, Ольга Петровна, – целитель был непреклонен. – А еще есть знания, которых нет ни у кого в вашей семье.

– Брат проходил курсы первичной медицинской помощи, – продолжила Оленька почти безнадежную борьбу.

– Елизавете Дмитриевне первичная медицинская помощь не нужна. Ей требуется серьезная целительская.

– Вы думаете, Владимир Викентьевич, память удастся восстановить? – оживилась я. – Но ваш коллега сказал, что это невозможно.

– Память восстановить действительно невозможно. Это подтвердил еще один специалист, запрошенный военным ведомством. Очень уж они хотят знать, что случилось у вас дома.

– И какая тогда ей нужна целительская помощь?

– У Елизаветы Дмитриевны пока еще очень слаба связь души и тела.

– То есть она может умереть? – испугалась Оленька.

Признаться, я тоже. Жить, ничего не помня, было не слишком комфортно, но в любом случае куда лучше, чем не жить.

– Что вы, Ольга Петровна, разве я это допущу? – возмутился Владимир Викентьевич. – Я не для этого Елизавету Дмитриевну вытаскивал. Но все же укрепляющие процедуры ей не помешают.

Это была чистая победа. Оленька сникла, голубые глазки потухли в преддверии поражения, но она все же нашла в себе силы предложить:

– Мы будем возить ее к вам, когда скажете.

– Зачем же подвергать пациента ненужной тряске? К тому же я живу совсем рядом с гимназией и Елизавете Дмитриевне не придется долго добираться.

Оленька окончательно опечалилась, но и меня не порадовали слова Владимира Викентьевича.

– А я смогу учиться? Я же совсем ничего не помню.

– За этот год гимназии уплачено, – сказал Владимир Викентьевич, – а ваша матушка хотела, чтобы вы учились. Не попробуете – не узнаете.

– А откуда вы знаете, чего хотела моя мама?

– Владимир Викентьевич дружил с твоим дедушкой. – Оленька сказала это столь укоризненно, что я даже застыдилась, что забыла.

– Именно так, – подтвердил целитель. – И с вашей матушкой после смерти ее отца мы не прекращали общения.

Стало ясным его желание помочь, проистекающее из чувства долга по отношению к внучке друга.

– А я не сильно вас обременю? – уже почти смиряясь с неизбежным, спросила я.

– Помилуйте, Елизавета Дмитриевна, – всплеснул он руками. – Да