С плеском рухнул оборотень в чёрные дымящиеся воды, я увидела, как чудище попыталось вырваться, дёрнулось вверх — раз, другой, третий — но спустя несколько мгновений увязло в болоте ещё больше, пока не сгинуло под бурлящей тёмной горячей массой. Рычащая голова мужа покойной девы-оборотня скрылась под слоем жидкого чёрно-бурого торфа, спустя секунды на том же месте лопнуло несколько маслянистых пузырей.

Я встала над ямой с болотом и прошептала те же слова, что прежде, отправляя душу оборотня в царство Чернобога, где ему самое место. Затем присела у края ямы, опустила клинки ножей в снег и прошептала слова благодарности природе, Матери Сырой Земле, Позвизду, Стрибогу и, моему покровителю по рождению, Карачуну*. Как учила меня Арысь, никогда нельзя забывать, что силам нам, ворожеям, дарованная богами. А за дары, как известно, нужно благодарить. И чем чаще, тем лучше.

Яма с дымящимся вонючим болотом засыпалась землёй и снегом. Почитай только небольшой провал в земле от неё и остался. А вскоре и этого не будет.

(Карачун — повелитель зимы и морозов. Согласно поверьям, он благоволит тем и защищает тех, кто родился в месяц Студень (Декабрь), прим. автора)

Как яма исчезла, я услышала неподалёку сладкое кошачье мурлыкание, что доносил зимний ветер. Отойдя недалеко от норы Истинной пары вурдалаков, я отыскала рядом с двумя сросшимися берёзками упитанного и довольно крупного кота с серебристо-серой шерстью на спине и белой шерсткой на груди. Сверкая глазами в темноте, усатый чуть покачивался, сидя на снегу и мурлыкал какую-то песенку на своём.

А рядом с ним, прямо в снегу, как упала, так и спала девица примерно моего возраста. В руках у неё была корзинка с сырым мясом, а рядом, припорошенное снегом, лежало старое поцарапанное коромысло.

— Вот же дура! — не выдержала я и в сердцах топнула ногой по снегу. — Ещё одна повелась!.. Ну ты посмотри на них — одна разум потеряла и чудищем стала! Так и вторая туда же! Мозгов, как у бабочки-капустницы! Тьфу!

Кот перестал мурлыкать песенку и повернул ко мне голову.

— Энта девица от самого Орлеца за тобой пёрлась, — мурчащим немного и скрипучим голосом, лениво растягивая слова, сообщил кот. — Удумала перевёртыша предупредить, чтоб не нападал на тебя, когда к норе подойдёшь. А потом, походу, сама хотела волкодлаком.

— Ну и зачем тогда ты её так близко ко мне подпустил? — спросила я, осматривая девушку на предмет различных опасных ведовских предметов.

Мало ли. Не редко было так, когда молодые да неопытные ведьмы — последнее ко мне не относится, если что — создавали себе верных прислужников из упырей, волколдлаков и прочей нечисти. Чаще всего для злых дел, чтоб самой руки не марать, а реже ведьмы влюблялись в чудовищ и желали стать им парой. Чаще всего это заканчивалось печально.

— А если бы она всё-таки успела предупредить своего любовника? — с некоторым недовольством спросила я.

— Мне нужно было убедиться, что девчуля и правда чой-то недоброе задумала, — хитро улыбаясь ответил кот.

— Чего ты темнишь, Василий Баюнович, — хмыкнув заметила я.

Кот опустил голову и уши. Глядя чуть искоса и вниз, он нехотя поведал:

— Да это внучка шорника с соседней улицы.

— И что?

— Ничего, просто… Она меня часто свежим творожком угощала, — промурлыкал усатый.

— Я тебя каждый кормлю! И самыми разными лакомствами угощаю, — упрекнула я усатого. — А ты меня готов продать за творожок?

Васька немедленно вскинулся и привстал на задние лапы.

— Сварог с тобой, Звенислава! Не правда это — не предавал я тебя!

Кот поглядел на сопящую в снегу девицу.

— Но её жалко было… Она ещё младше тебя — только-только восемнадцатую зиму встретила.

Я возвел очи горе и покачала головой.

— Ладно, подымай её и проводи в острог, к отчему дому. Шорнику и жене его ничего про коромысло и намерения дочери их не говори, не к чему. Я сама потом, как-нибудь, аккуратно намекну.

— Как скажешь, — дёрнул левым ухом котик.

Он прибился ко мне лет пять назад, когда я ещё только обучение заканчивала и готовилась стать самостоятельной ведьмой. Васькой я его нарекла. Усатый тогда был совсем маленьким и беспомощным. Следовал за мной по лесу, намереваясь у меня из корзины свежей рыбы свистнуть, которую я в тот день у рыбаков прямо на льду прикупила, чтобы дома солянку сварить да себя и наставницу накормить.

Васька сбежал от отца своего, кота-людоеда, что в народе известен, как Кот Баюн. Тот желал дело своё «важное» котёнку передать, а Васька от чёрной магии отца отказался и человечиной питаться не пожелал. А потому до отцовских размеров не вырос и силы его, в полной мере, не получил. Но… Усыпить да убаюкать, пусть и на пару-тройку часов — умеет. А ещё магию любую за версту чует и всякую зловредную, но не слишком сильную нечисть прогнать может. В общем у нас с ним вышла крайне полезная взаимная дружба. Мы то оба с Васькой, кроме моей наставницы, никому в этом мире не нужны были. А сейчас и вовсе только друг у друга остались, да ещё моя служанка и подружка Машка Косолапова.

У неё в жизни тоже горе приключилось: её берендеи* похитили и фактически своей рабой сделали. Мало того, что пока дитём была убиралась и стирала за десятерых, так потом, как подросла, вынуждена была ещё и постель греть трём оборотням. Это только в сказках разных идиотских, оборотни благородными бывают. Люди с чистой душой и сердцем колдовскими зверьми оборачиваться не станут. Машка вон двенадцать лет служанкой и рабой была! Сбежала чисто случайно и до сих боится, что берендеи те её найдут и опять к себе заберут — дабы угнетать да насильничать.

(Берендеи — оборотни-медведи из славянской мифологии, прим. автора)

Кот замурлыкал, затянул песенку на кошачьем, и шорникова дочка, что в снегу сладко спала, не размыкая глаз, так и поднялась.

— Смотри, чтоб не споткнулась и рыльце бестолковое не разбила, — бросила я. — А то вопросики будут неудобные.

— Не боись, не упадёт, — пообещал кот и последовал за бредущей во сне дочерью шорника.

А я вернулась к норе и с опаской пробралась внутрь, в глубь мрака. За мраком и плотным пологом из выдубленных шкур, оказалась вполне себе недурно обставленная пещерка. Тут на полу были подстелены меха, стояла кое-какая мебель и даже своеобразное подобие печки, с самодельной решёткой над кострищем.

Рядом же с самодельной печкой стоял ворох посуды, часть из которой была покрыта пугающими тёмно-багровыми пятнами давно засохшей крови. Рядом на грубо