Я захлопнула крышку чемодана и закрыла его на молнию. В этом звуке была приятная окончательность. Когда я сняла чемодан с кровати, то посмотрела на подушки с той стороны, где раньше спал Дуг, и меня вдруг охватила острая потребность оказаться в мужских объятиях. Какое-то время, пока мокрый снег хлестал по оконным стеклам, а темные тучи угрожающе нависали над городом, я пыталась вспомнить, когда в последний раз имела близкий контакт с другим человеком — долгое объятие или хотя бы теплое рукопожатие. Мое сердце было стиснуто такой простой и первобытной потребностью, что я подумала о брошенных собаках в клетках собачьего приюта, покорно ожидавших, когда кто-нибудь заберет их к себе, будет любить и ласкать их. Они тосковали, отказывались от еды и в конце концов умирали, если этого не происходило. Нежное человеческое прикосновение было тем же, что солнечный свет и вода для растений.

Я тряхнула головой, чтобы избавиться от этого ощущения, и покатила чемодан к двери. Завтра сюда приедут грузчики, и я подготовилась к их появлению. Во время последнего сеанса психотерапевт сказала, что укладка вещей Хлои в последнюю очередь должна быть не шагом к забвению моей малышки, но знаком того, что я наконец нашла способ жить вместе с моей утратой. И мне не стоило надеяться, что чувство утраты будет добродушным и милосердным спутником. По словам врача, чудовище под названием «горе» будет подстерегать меня в самых неожиданных местах, снова и снова. Оно непредсказуемо, изменчиво, свирепо и обманчиво. Фокус в том, сказала она, чтобы распознать чудовище, когда оно нанесет удар, быть добрее к себе и не ожидать, что другие люди будут понимать мои переживания. Не существует установленной хронологии этапов или испытаний, через которые придется пройти: с разными людьми все происходит по-разному.

Позднее, когда я уехала из дома для встречи с отцом на особом праздничном обеде, предназначенном только для нас двоих, я надела новые сапоги до колена с очень высокими каблуками, вязаное платье из черной шерсти, в которое до сих пор никак не могла поместиться, и накрасила губы алой помадой. Мои волосы были расчесаны до блеска и волной падали на плечи. Я ощущала себя цельной, храброй, уверенной в себе.

Я пообещала себе, что на этот раз наши дела с отцом наладятся и пойдут хорошо.

В вестибюле отеля «Хартли-Плаза» на ванкуверской набережной было оживленно; в основном люди в деловых костюмах с именными бирками, явно прибывшие сюда для участия в конференции «АГОРА», финансируемой группой компаний «Хартли». «АГОРА» была очередным детищем помыслов моего отца, ярмаркой тщеславия, предназначенной для знакомства состоятельных венчурных капиталистов с мечтателями, нуждавшимися в финансовой поддержке своих проектов. Я прошла через толпу, направляясь в шикарный бар «Маллард».

Там тоже было многолюдно. Постоянные посетители сидели в кожаных креслах за низкими столиками с мерцающими свечами. Стойка бара из темного дерева с зеркалами позади тянулась вдоль дальней стены. Пианист, сидевший за кабинетным роялем, наигрывал приглушенную мелодию в джазовых тонах, а в камине, выдержанном в стиле охотничьего домика, потрескивали дрова. Из панорамных окон открывался вид на гавань со стоянкой для гидросамолетов; на смену мокрому снегу и слякоти пришли пушистые, размеренно падавшие снежинки.

Я встала у менеджерской стойки и постаралась найти моего отца среди меценатов и постоянных клиентов. Почти сразу же я увидела его. Высокий, с чубом седых волос на фоне бронзового загара, так и намекающего о дорогих яхтах, дальних плаваниях и экзотических островах. Достопочтенного Стерлига Джеймса Харди было трудно не заметить.

Распорядительница взяла мое пальто, и я поправила на бедрах свое платье-свитер. Когда отец увидел меня, он энергично выпрямился и поднял руку. Люди оборачивались, чтобы посмотреть на меня. Так было всегда: что бы ни делал мой отец, люди смотрели на него. Он обладал соответствующей энергией и занимал соответствующее положение. Во мне шевельнулось восторженное предвкушение.

— Элли! Иди сюда.

Я улыбнулась и проворно зашагала к нему между столиками, зная о том, что он продолжает смотреть на меня. Я сделала усилие над собой и надеялась, что он это оценит, но в то же время ненавидела себя за желание получить его патриархальное одобрение. Потом я заметила женщину, сидевшую рядом с ним, — женщину, которая до сих пор оставалась скрытой за высокой спинкой кресла. Тощая, как щепка, лет на десять старше меня, с пухлыми губами и идеально расчесанными на пробор платиновыми волосами. У меня резко испортилось настроение. Казалось, в баре сразу стало темнее.

— Элли, это Виргиния Валенте, — сказал мой отец. — Она из Милана.

Я изобразила улыбку, пока он целовал меня в щеку, и прошептала ему на ухо:

— С днем рождения, отец! Я думала, что это будет наш ужин вдвоем.

— Вот как, — мой отец усмехнулся и шагнул назад. — А я думал, что у вас с Виргинией будет прекрасная возможность для знакомства.

Я села за столик.

— Мне так приятно познакомиться с вами, Элли, — проворковала Виргиния.

— Да, это замечательно, — в тот момент я решила не вручать отцу подарок, который лежал у меня в сумочке.

— Что будешь пить, Элли? Мы с Виргинией для начала заказали виски, и…

— Спасибо, я буду вино, — сказала я. — «Пино гри» «Слокан-Хиллс».

Мне вдруг захотелось как следует выпить и поставить свой контрольный штамп на этом низком круглом столике, где я, очевидно, считалась лишней и была возмущена этим обстоятельством.

Официант принес вино и с подобострастной ловкостью продемонстрировал этикетку моему отцу.

— Замечательно, — сказала я. — Но пить буду я, а не он.

Отец слегка прищурился и уставился на меня. Кровь ударила мне в лицо. Виргиния сместилась в кресле и потянулась за своим бокалом, чтобы разрядить напряжение.

Официант плеснул в мой бокал глоточек вина для дегустации.

— Просто оставьте бутылку на столе. Благодарю вас.

Когда официант удалился, я взяла бутылку и налила себе щедрую порцию. Вино было превосходно остужено, и на внешней стороне бокала сразу выступили капельки влаги. Я сделала большой глоток и сразу же почувствовала, как в груди разливается знакомое тепло. Как приветствие старого друга. Мне уже стало лучше. Я сделала еще несколько глотков для бодрости духа. На каком-то уровне я чувствовала, что завелась. Я знала, что слабые электрические импульсы разбегаются по нейронным каналам моего мозга, глубоко высеченным привычкой к спиртному, рожденной горем утраты ребенка. Глубоко внутри я уже была где-то еще, включив свой старый защитный механизм. По крайней мере, сегодня вечером.

Отец молча наблюдал за мной.

Я пожала плечами и задалась праздным вопросом, потрудился ли он рассказать «мисс Милан» об опасном пристрастии своей дочери к алкоголю и рецептурным медикаментам после смерти его маленькой внучки.

Депрессивная алкоголичка, как и ее мать…