Он еще готов допустить, что обязан предоставить этой женщине заботу, покровительство. Но его личная жизнь ее не касается. И никого не касается.

— Сегодня устроитесь на моей кровати. Не допущу, чтобы вам было здесь неудобно.

И опять быстрый укус вожделения. Эти ее вопросы, эти ее аристократические манеры… сводят его с ума. Он повернулся.

— Мы можем с вами разделить кровать.

На долю секунды их взгляды встретились, и она тут же опустила глаза к тарелке.

— Нет… Нет… — Щеки порозовели. — Нет, я не о том… Вы очень любезно предложили мне вашу кровать…

Дэн вздохнул.

— Завтра поедем в город. К врачу.

— Хорошо.

И она принялась жевать спагетти.

Вот доктор и освободит его от этой женщины навсегда. А потом все вернется на круги своя. Рыбалка. Проклятия. Забвение прошлого. Он будет ужинать в покое и не станет думать о красавице с фиалковыми глазами и о том, кому пригодилось его мыло.

В эту минуту красавица с фиалковыми глазами поднялась из-за стола и стала собирать посуду.

— Знаете, Дэн, а вы очень здорово готовите. Они с тимьяном или с томатным соусом?

Он пожал плечами. Может, она из дипломатических кругов?

— Спросите у шеф-повара.

— У вас есть шеф-повар?

Дэн растерялся и почти тут же издал легкий смешок — видит Бог, совершенно искренний. Опершись на раковину, он тряхнул головой.

— Да, пожалуй, у вас вправду отшибло память. Это же макароны из банки.

— Значит, повар в банке?

Он кивнул.

Она расплылась в широкой улыбке. Он тоже.

Дэн забрал тарелки и поставил их в раковину. На этот раз они даже не звякнули. Она обезоруживает его своей улыбкой и простодушием. Поразительно.

Но и тревожно. Если она заставила его улыбнуться (и засмеяться!) раз десять за один-единственный день, значит, в ней кроется такая серьезная опасность, о существовании которой он не мог и думать.

— Вам бы лучше лечь, — предложил он. — Мой конь тоже пострадал, так что я должен взглянуть на него.

Она кивнула.

— Может, я все-таки могу вам чем-нибудь помочь?

— Нет, ничем.

— Ну что ж, еще раз спасибо за ужин.

— Не за что.

— Как же я надеюсь, что утром ко мне вернется память.

— Я тоже надеюсь.

Самые правдивые слова за всю историю человечества.

— Да-да. Доброй ночи.

Очередная улыбка, противостоять которой невозможно.

— Спокойной ночи, Ангел.

Дэн достал из холодильника бутылку пива и прошел к дивану, на котором ему предстояло провести ночь. Последние языки пламени все еще трещали в камине, разбрасывали искры, боролись за жизнь.

Четыре года он ползает на брюхе, не желая встать и распрямиться. До сих пор он не думал, что ему достанет мужества для этого.

До него донесся звук расстилаемого в спальне ватного одеяла, затем — легкий скрип кровати.

А вот ее присутствие придает ему кураж, ему хочется расправить плечи.

Допив пиво, он пошел к выходу.

Рядом с ней он чувствует новый голод — грозный и неотвратимый.

Расслабившись, закрыв глаза, она плыла по теплому, мягкому морю. Ни забот, ни тревог, только покой.

Он присел на кровать рядом с ней, улыбнулся, взял за руку и поцеловал ладонь. И взгляд у него тот самый, что лишает ее силы и внушает желание. Волны, возникающие между ними, накрывают обоих.

Дэн подал ей сливу, затем придвинул серебряное блюдо с еще теплыми бисквитами.

Она вдохнула запах и улыбнулась.

— Чай, фрукты… Бисквиты…

— Ангел, я не заваривал чая.

С глубоким вздохом она раскрыла глаза, прогоняя сновидения туда, где им надлежит находиться. И сразу же увидела яркий, желтый свет утра.

А потом увидела его.

Дэн, только что принявший душ, в джинсах и черной тенниске, невероятно красивый, возвышался над ней, тревожа самые потаенные глубины ее существа.

У нее закружилась голова. Вчерашний день — вот все, что она может вспомнить. Душ, прикосновение ладоней, ужин и сон — сон в кровати этого человека, под простынями, хранящими его запах. При этой мысли она ощутила жар.

— Бисквиты тоже не я делал, — сообщил он.

— А что, я говорила? — спросила она, протирая сонные глаза.

Бровь Дэна взметнулась вверх.

— Вы сделали заказ относительно завтрака.

— Неправда!

Дьявольская улыбка тронула уголок его рта.

— А я боялся, что вы сделали заказ.

А если она делала заказ, то что еще сказала? Да и как долго он находится около нее?

— Я задремала.

Он небрежно кивнул.

— Может, вы вспоминали…

— Вроде нет…

— Может быть, вы вспомнили, что у вас есть служанка или что-то в этом роде.

— Смешно.

Однако это предположение не показалось ей странным или немыслимым. Глядя на мягкие линии бревенчатого потолка, она постаралась вспомнить хоть что-нибудь: любимую еду, имена родителей… Своего друга.

Дэн в задумчивости пожал плечами.

— Служанка, выговор, высокомерные замашки… И при этом вы открыты и честны. Мне представляется, что живете вы не в Соединенных Штатах.

— Я не знаю.

Ее голова наливалась свинцом — от безысходности.

— И все же вы бродите здесь в горах одна. С чего бы?

Головная боль уже прошла, но шрам над бровью еще давал о себе знать. Головокружение мешалось с тяжестью на сердце.

— Если вы не возражаете, давайте сделаем перерыв с вопросами. Может, продолжим после завтрака?

— Отлично. Но у нас нет ни чая, ни бисквитов.

Она отбросила простыни и уселась на краю кровати.

— И что же? Я для себя что-нибудь сделаю. И для вас, если вы еще не…

— Если честно, я еще не…

— Превосходно.

Он скептически прищурился.

— Вы умеете готовить?

Она поднялась и смерила Дэна гордым взглядом.

— Конечно.

Умеет ли она готовить? Собственно, ответа на этот вопрос у нее нет, и ничто в этой кухне не подсказывает, как ответить. И не приходят на память названия кухонных инструментов и их предназначение.