того, женщины разводили птиц для продажи и для еды, а также ради перьев, чтобы делать свои нарядные одежды. Женщины также ткали и пряли, и расплачивались этими работами друг с другом, причем, ткать и прясть было удовольствием для них, потому что за этими занятиями можно было всласть поговорить, посмеяться и посплетничать.

В деревне строго соблюдались все старинные обычаи, и за этим следили опять-таки женщины, ибо мужчины, по своему легкомыслию и привычке ломать и переделывать старое, могли нарушить привычный порядок, и тогда наступил бы хаос. Женщины были набожны и религиозны, они почитали идолов, возжигая им курения и принося в дар одежду, кушанья и напитки; но при всем этом женщины не имели права проливать кровь в жертву богам и никогда не делали этого.

На праздничных пирах женщины пили хмельной напиток, подобно мужчинам, но не в таком количестве, – и скоро уходили с пиршества, покидая мужское общество. Вообще, с мужчинами следовало вести себя осторожно, потому что от них исходил соблазн: чтобы устоять перед мужскими чарами, женщины держали себя строго и целомудренно. Они поворачивались спиной к мужчинам, когда встречали их в каком-либо месте, и уступали дорогу, чтобы дать им пройти; то же самое, когда они давали мужчинам пить, пока те не оканчивали пить.

В семейной жизни женщины острова были благоразумны, но подвержены ревности: они не могли вытерпеть, когда мужчина, поддавшись искушению демонов, начинал домогаться другой женщины. Случалось, что жены налагали руки на тех, кто вызвал ревность, – и часто замужние женщины были столь гневны и раздражительны, хотя вообще достаточно кротки, что некоторые имели обыкновение драть за волосы мужей, делая это, впрочем, с ними изредка.

Мауна, которая по праву считалась невестой Капуны, была из лучших девушек деревни: она отличалась крепким телосложением, неутомимостью в работе, выносливостью и зычным голосом. Все деревенские парни завидовали Капуне, и сам он не понимал, почему Мауна полюбила именно его, а не Кане, например, – но то, что творится в девичьих сердцах, всегда было неизъяснимой тайной.

Полюбив Капуну, Мауна быстро прибрала его к рукам, и он подчинялся ей не меньше, чем подчинялся своей матери и своему отцу. Когда после Праздника Птиц он не вернулся ночевать в деревню, а заявился лишь на следующее утро, Мауна встретила Капуну с грозным видом, который не предвещал ничего хорошего.

Она как раз несла воду из родника, и Капуна робко попросил, чтобы она дала ему напиться. Не глядя на него, Мауна молча протянула ему кувшин. Капуна отпил глоток и попытался взглянуть ей в лицо; Мауна отвернулась. Тогда Капуна зашел с другой стороны и повторил свою попытку; Мауна снова отвернулась.

– Мауна! – позвал он.

Она не ответила.

– Мауна, – сказал он и тяжело вздохнул.

Ответа не было.

– Мауна… – произнес Капуна уже безнадежно.

– Разве ты не знаешь, что девушке неприлично разговаривать с мужчиной наедине, и тем более, на улице, – строго проговорила Мауна, выдержав паузу.

Услышав ее голос, Капуна обрадовался.

– Я знаю это, – выпалил он, – но мы с тобой… мы – жених и невеста!

– Кто тебе сказал такое? – холодно спросила Мауна.

– То есть как? – опешил Капуна. – Но ведь наши родители уже сговорились, а вчера, на празднике, ты сказала мне…

– Я?! – перебила его Мауна. – Я ничего не говорила.

Капуна открыл рот от удивления.

– Но как же? Когда я вернулся после состязания, ты плакала и шептала мне на ухо…

Женское украшение

– Зачем сейчас об этом вспоминать? – опять перебила его Мауна. – Ты бы еще вспомнил, что было десять лет назад! Сегодня все переменилось.

– Но почему? – с отчаянием воскликнул Капуна.

– Тебе лучше знать! – отрезала она.

– Так ты сердишься на меня за то, что я не вернулся вчера? Но мы с Кане были на пиру, а после заночевали в поле, потому что уже поздно было возвращаться, – поспешно принялся объяснять Капуна. – А утром Кане отправился назад, в Священный поселок, а я сразу домой, к тебе, – я так соскучился!

– Уши вянут от твоего вранья! – Мауна выхватила кувшин из его рук, так что вода пролилась Капуне на грудь. – Вы должны были прийти вчера. Я бежала всю дорогу от Священного поселка, чтобы рассказать нашим деревенским о победе Кане и о том, что он и ты вот-вот придете. Вас так ждали, но вы не пришли, – а теперь ты являешься один, на другое утро, пристаешь ко мне с какими-то глупыми воспоминаниями и кормишь небылицами!

– Клянусь богами, что все было так, как я сказал! – закричал Капуна, для пущей убедительности обращаясь к небесам. – Ни одного слова лжи не вышло из моих уст!

– Не кощунствуй! – сурово проговорила Мауна. – Не призывай богов в свидетели твоего обмана. Подумай сам, можно ли тебе верить: ты говоришь, что вы заночевали в поле? Ха-ха… Зачем это понадобилось вам? Никто не ночует в поле без крайней нужды; ночью злые духи рыскают по полям, и демоны тьмы так и норовят овладеть неприкаянными людскими душами… Зачем вам надо было ночевать в поле? Уж, наверное, вы нашли себе приют в Священном поселке; слышала я о бесстыдстве тамошних женщин!

– Клянусь, что мы ночевали в поле, под кустами, – ну, ты знаешь те кусты на повороте дороги, – под защитой доброго духа этих кустов, – Капуна умоляюще смотрел на Мауну.

– Вы, что же, решили вознести духу кустов ночную молитву? – ехидно спросила она.

– Нет, тут дело в другом… – замялся Капуна.

– В чем же?

– Ладно, я скажу тебе правду…

– Давно пора.

– Клянусь, я не обманываю тебя…

– Не беспокойся, я отличу правду от обмана.

– Так вот, дело в том…

– Что ты тянешь?

– Я признаюсь тебе…

– Тебе придется признаться.

– Я был…

– С кем ты был?

– Я был… Я был… Я был сильно пьян, – сказал Капуна, закрыв лицо рукой от позора.

Мауна внимательно посмотрела на него, и взгляд ее смягчился.

– Значит, ты напился на пиру, – напился настолько, что не смог дойти до