Она открывает дверь лишь спустя минуту.

— Ты умерла что ли? — бранюсь, топнув ногой, когда она в коем-то веке появляется передо мной в проходе.

Боги, что с ней?

Вся красная, как вареный рак, неряшливая. Её волосы растрепаны, а халат помят и висит на ней как половая тряпка.

Не леди, а мочалка какая-то, которой унитаз мыли.

— Что ты там делала? Почему не открывала? Не могла до тебя достучаться.

— Я э-это… да я п-просто… в ванне была, не слышала, — заикается.

Эля пытается плотно закрыть дверь, не пуская меня на территорию комнаты, но я со всей силы толкаю дверь ладонью и вхожу.

Тщательно осматриваю спальню, морща нос.

— Ну и бардак…

— Да, бардак! У меня депрессия, чтоб ты знала, — шипит сестра, размахивая руками.

— Давай заканчивай депресовать, мы всё равно ничего не можем изменить. Если ты не выйдешь замуж за Айдарова, нас всех убьют. Убьют также, как убили… — сглатываю болезненный ком в горле. — Мухтара.

— Да плевать мне на этого пса, не утрируй!

— Не смей так говорить! Мухтар бросился под пулю, спасая нас, когда бандиты вломились в наш дом, угрожая расправой…

Сестра молчит, напрягая челюсти, нервно поправляет на себе мятый халат. Её соски торчат под тонкой, шёлковой тканью. Я догадываюсь, что под ним ничего нет. Она абсолютно голая.

Если у сестры депрессия, то почему она возбуждена?

Или мне просто показалось, ведь здесь холодно.

Я читала, что, если женщина испытывает возбуждение, то её соски набухают и становятся твердыми. К сожалению, это всего лишь факт из учебника по половому созреванию, который я читала в академии будущих леди. На практике такого я еще не испытывала — нам строго запрещено контактировать с мужчинами.

Мне двадцать. Я не знаю, что такое возбуждение, тем более, не знаю, что такое оргазм. Радости секса, минет…

Чёрт, зачем я сейчас об этом думаю?

Разумеется, я примерно представляю, что-это такое, но не точно, я ведь еще никогда не оставалась наедине с мужчиной. Такие правила, такое воспитание.

Мы должны оставаться никем не тронутыми, чистыми, неопытными. Только что приготовленным гипсом, из которого впоследствии слепят красивую скульптуру. Такую скульптуру, которую пожелает видеть скульптор.

Именно таких девушек ценят богатые мужчины из нашего общества.

Наши мужья станут теми самыми скульпторами и будут лепить из нас всё, что пожелают… Только они имеют права нас учить прелестям половой жизни. Так говорит нам мама, а она — опытная женщина. Она считает, что мужчины испытывают экстаз, когда во истину чем-то владеют, становясь первооткрывателями. Тем, что до них еще никто не владел. Как в бизнесе, так и в сексуальной жизни.

Не хочу сейчас скандала. Не буду спорить с Элей, на кону важное событие — её замужество. Надо её пожалеть, поддержать, посочувствовать. Она спасет нашу семью от банкротства и от бандитов.

Вздохнув, я начинаю наводить порядок в комнате — подбираю с пола разбросанные вещи и кладу их на свои места. Подхожу к кровати, как вдруг Эльвира загораживает мне путь.

— С-стой, Мия, погоди! Какого черта ты делаешь? Я что инвалид? Сама не могу навести порядок. Не. Трогай. Мои. Вещи!

Она явно нервничает.

И грубит к тому, же.

Не узнаю сестру.

Здесь что-то нечисто.

И запах какой-то в комнате странный.

Я чувствую нотку мужского одеколона.

Хм… Задумываюсь.

Он кажется мне подозрительно знакомым.

Где-то я уже его слышала…

Мой взгляд падает на распахнутое настежь окно.

Нет, о нет… Эля не могла опять встречаться с Вячеславом. Она мне клятвенно пообещала. Я ей поверила. Так что я просто себе накручиваю.

— Сегодня холодно, почему ты окно открыла? — я поспешила к окну и быстро его захлопнула.

— Просто решила проветрить. О, сестра, ты что, полицейский? Что за допросы? Я же говорю, что в душе была. Окно открыла, чтобы проветрить, а сама в душевой закрылась, — зло кривится она.

Ладно, Эля права. Кажется, я перегибаю палку.

Просто сама очень нервничаю из-за предстоящего события.

Мать приказал мне разбудить Элю и поторопить. Нас уже жду на примерку платьев и в салоне красоты.

Я возвращаюсь к кровати, хотя бы постельное бельё помогу ей привести в порядок. Однако, кровать выглядит так, будто её избили.

— Тебе что кошмар снился ночью? Что с твоим одеялом?

— Не трогай ничего в моей комнате, раздражаешь!

Не обращаю внимание на упреки, беру одеяло за уголки и хорошенько встряхиваю, как вдруг…

— Боже, а это что? Кровь?!

В ужасе застываю, когда вижу большое красное пятно на белой простыне.

Она выхватывает из моих рук одеяло и накрывает им пятно, пряча.

— Извини, нечего на это смотреть! — краснеет, а потом резко зеленеет.

— У тебя месячные, да?

— Ой, да. Точно. Так внезапно наступили…

Сестра встрепенулась, быстро-быстро закивав головой.

— Понимаю, — с облегчением вздыхаю.

Теперь понятно, почему сестра сама не своя.

Гормоны…

У меня тоже бывают перепады в настроении из-за критических дней. Как я её понимаю. Некоторые вещи жутко раздражают и часто хочется плакать. Кто придумал это наказание для женщин?

— Хорошо, что они сейчас пришли, у тебя ведь свадьба в конце недели, помнишь? Если бы позже на пару дней, это было бы проблемой…

— Да помню я, — прыскает она, садится напротив зеркала и принимается как-то грубовато расчесывать свои длинные волосы с рыжеватым отливом.

— Надеюсь ты не забыла, что через час мы едем в салон выбирать тебе свадебное платье?

Сестра швыряет расческу на комод.

— Не забыла, а тебя что, заело? Как попугай трещишь в уши!

Сестричка зла, потому что нервничает.

Я её понимаю, хочется разделить с ней всю её боль.

Искренне сопереживаю.

— Не нервничай, всё будет хорошо. Рустам Айдаров — очень богатый и завидный мужчина. Это большая честь, что он предложил тебе стать его женой.

— Я его ни разу не видела, представляешь?! Как можно вот так вот взять… и выйти замуж за незнакомца. Как можно разделить свою жизнь с тем, кого ты вообще не знаешь? Тем более, не любишь.

— Понимаю, но вдруг всё изменится?

— Ага, тебе хорошо говорить.