— Деньги на памятник собирали всем миром, по подписке. Он обошелся в двести тысяч рублей. Во время его освящения присутствовала вся императорская семья.

Постояв немного на площадке, Вероника повернулась и, указывая на величественное здание с высокими арочными окнами второго этажа, спросила:

— А это что? Университет?

— Нет. Это Городская публичная библиотека. Она построена несколько лет назад. В ней насчитывается полмиллиона книг, то есть по книге на каждого жителя.

Ардашевы вновь вышли на Крещатик и направились в сторону Думской площади. Навстречу шагали студенты, прогуливались военные, торопились куда-то приказчики и кухарки. По дороге, шурша шинами, проносились автомобили. За ними, отбивая подковами одну и ту же незамысловатую чечетку, неторопливо следовали экипажи и бежал по маршруту беспокойный трамвай № 2, оповещая прохожих треньканьем электрического звонка. На задней площадке нервно курил какой-то пассажир. Ночной дождь прибил к брусчатке пыль, и от этого город казался чистым. Пахло сиренью и зеленью каштанов. Пройдя здание Главпочтамта, Клим Пантелеевич заметил виднеющуюся впереди вывеску: «Гранд Отель». Саженей через сто на серой стене уже читался двадцать второй номер дома.

До встречи с Могилевскими оставалось совсем немного времени.

А бигос греется; сказать словами трудно

О том, как вкусен он, о том, как пахнет чудно!

Слова, порядок рифм, все передашь другому,

Но сути не понять желудку городскому!

Охотник-здоровяк и деревенский житель —

Литовских кушаний единственный ценитель!

Но и без тех приправ литовский бигос вкусен,

В нем много овощей, и выбор их искусен;

Капусты квашеной насыпанные горки

Растают на устах, по польской поговорке.

Капуста тушится в котлах не меньше часа,

С ней тушатся куски отборнейшего мяса,

Покуда не проймет живые соки жаром.

Покуда через край они не прыснут паром

И воздух сладостным наполнят ароматом.

Готово кушанье…

Адам Мицкевич, перевод С. Map (Аксеновой)

В зале ресторана народа было не много. Тихо, под спущенный модератор, играл рояль. За столиком сидели Могилевские и Ардашевы.

— Знатный подарок! — разглядывая коробку с часами, восхитился Могилевский.

— Умеет Клим угодить жене, ничего не скажешь, — вторила мужу Елена.

Увидев нетерпеливо-блуждающий взгляд официанта, Терентий Петрович спросил:

— Ну что, дорогие мои, разобрались с меню? Пора заказывать.

— Тут столько названий, что я, право, запуталась, — призналась Вероника Альбертовна, листая объемистую папку.

— Помнится, в Ставрополе Клим угощал меня всякими изысками кавказской кухни. Никогда не забуду его хитрую выдумку с бараниной по-чабански. Мясо, завернутое в баранью шкуру, жарилось под костром, в земле. Да, удивил ты меня тогда!

— Это его любимый трюк, — гордо заметила Вероника Альбертовна.

— А сейчас позвольте мне удивить вас. Давайте-ка я сам закажу что-нибудь интересненькое из старых польских рецептов.

— Терентий большой знаток старопольской кухни. Доверьтесь ему — не пожалеете, — посоветовала Елена.

— Именно так мы и поступим, — улыбнулся Клим Пантелеевич.

Поймав взгляд гостей, официант мигом очутился рядом.

— Чего изволите? — прощебетал он.

— «Цомбер из кабанины в соусе из боярышника», «флячки по-польски» с пульпетами, «бигос», «картофель по-пастушьи»… ну и выпить: господам «Лонцкую сливовицу», а дамам — крупник с медом и травами.

— А разве в Киеве сухой закон не действует? — удивился Ардашев.

— Действует, конечно, — рассмеялся Могилевский. — Но для таких клиентов, как я, «Гранд Отель» делает исключения. — Он вновь продолжил заказ: — На десерт — чай с шафраном и мазурек.

— Все будет готово и подано через двадцать минут. Не извольте беспокоиться, — выговорил официант, поклонился и исчез.

— А ты, Терентий, и впрямь большой дока в польской кухне, — сказал Ардашев.

— Спасибо Войцеху Станиславовичу.

Увидев непонимание в глазах Клима Пантелеевича, он пояснил:

— Мыловаренное дело я купил сразу после отставки. Управляющего оставил прежнего. Он поляк. Фамилия его Дрогоевский. Умудряется завозить к нам морем розовое масло из Болгарии через нейтральную Румынию в Одессу. Суда под румынским флагом ходят свободно. Приходится изворачиваться. А куда деваться? Война… Войцех — образцовый работник. Есть, правда, у него две слабости: дамы и чревоугодничество. До первого мне нет никакого дела (это проблемы его жены), а вот ходить с ним в ресторан очень полезно. Настоящий гастроном. Закажет все самое лучшее. Вот и в польской кухне я поднаторел только лишь благодаря ему. Он, его помощник и я иногда в картишки поигрываем. В нашу компанию входят несколько человек. Может, метнем банчок вместе?

— Отчего бы и нет? — согласился Ардашев.

В этот момент Клим Пантелеевич обратил внимание на молодого человека, усевшегося через два столика напротив. Случайно они встретились взглядами, и статский советник вдруг вздрогнул, точно по его телу пропустили электрический заряд. «Да, это он — Якобсон Наум Шмулевич. Разыскивается за несколько убийств. То ли анархист, то ли бундовец. Я видел его фото на одной из станций. Только в полицейском листке всеимперского розыска он был без усов и бороды. Но взгляд тот же самый: смотрит в упор, точно ствол на тебя направил и приготовился нажать на спусковой крючок». Ардашев незаметно огляделся. «Ага! Да он под присмотром! Только как-то топорно филеры работают, если я их сразу раскусил. А вот и официант. Получил заказ и ушел. Но почти сразу вернулся. На подносе чашка кофе и еще что-то. Конверт? Да. Он распечатал письмо. Прочитал. По лицу пробежала судорога. Дважды отхлебнул горячий кофе и поставил. У дверей возник портье. Он прошел через всю залу. Официант тем временем прошмыгнул в вестибюль. Все сходится. Я не ошибся. Надо действовать…»

— Простите, я на минуту, — тихо проговорил Ардашев и поспешил к выходу.

— Куда это он с тростью? — удивился отставной статский генерал.

— Сказал на минуту, — неуверенно пожала плечами Вероника Альбертовна. Она обратила внимание, что рядом со столиком незнакомца появился портье, который что-то ему сообщил. Оставив на белой скатерти несколько монет, тот взял шляпу и, опустив руку в карман пиджака, проследовал за служащим гостиницы.

Едва за ними закрылась дверь, как двое господ бросились в вестибюль. Но почти сразу оттуда донесся выстрел, потом еще один, послышался звон разбитого стекла, крик «стой!» и чье-то захлебнувшееся «аа-а!»…

Все произошло так стремительно, что сидящие в зале посетители не сразу поняли, в чем дело. Тапер продолжал играть, как будто ничего не случилось. Первым пришел в себя Могилевский.