Книжка упала у Ивановой Даши из рук. Такого совпадения она себе даже представить не могла… Конечно, замуж в восьмом классе обычно не собираются, да не о том и речь. Этот сказочный Данилка мутный был какой-то. Динамщик – как сказали бы о нем в школе. А в последнее время и ее Данила стал каким-то непонятным – и заставлял ее мучиться. Ох, все-таки недаром ей эта книжка попалась… Знак. Да.

Даша подобрала с пола книгу со сказкой. И решила: раз это знак, то пусть у нее все в жизни точно так же получится, как и у сказочной Даши! Пусть – точно так же! Плохо ли, хорошо, но так же. С поправкой, конечно, сказочной жизни на реальную. Точно так же по смыслу. Та Даша – взрослая уже девушка, но такая же бедная и непрестижная, как и детдомовская Иванова Даша. «Вот и посмотрим!» – дразня себя, подумала Даша.

Поэтому она, откликнувшись на просьбы малышек продолжить чтение, осторожно перевернула страницу – чтобы ненароком не отлистать вперед и по картинкам не догадаться, чем там все продолжится и закончится. И принялась читать дальше.

«…Знала Даша, что горе жить не венчанной, что, если идет по своей воле девушка в такую семью – не семью, все беды и лихоманки к ней привязываются, все нечистое вокруг вертится и под ноги лезет. Не охраняет бог такое сожительство. Знать-то Даша знала, да только против Данилкиных слов сказать не могла. Смеялся он и слушать ничего не хотел.

Так и жила Даша – не красная девица, не честная молодица. О себе сильно не горевала, все о Данилке пеклась, что свет в окошке он для нее был. Надеялась только, что Данила в скором времени, пожив с ней, порадуясь, в честные жены ее возьмет: покажет, что она одна, а не какая другая ему нужна, что ее он навсегда выбрал и перед людьми это признал. Что о ней одной ему любо заботиться, что только Даша ему дорога и в горе, и в радости.

Жалели Дашу люди, но помочь ничем не могли, и то хорошо, что позором ее и насмешками не обижали. А подруги, с которыми она давним вечером в овине гадала, уж и на свадьбы ее гулять звали. Нашлись, стало быть, такие парни, кому они больше собственной вольной воли нужны оказались.

Красивая и нарядная, приходила Даша на свадьбы подруг, среди прочих гостей веселилась. И никому своей обиды не показывала, не позволяла людям судить про то, как она в жизни ошиблась. Но домой прибегала – горько плакала над своей судьбой. Если Данилка это видел, гневался, говорил, что не нужна ему такая радость со слезами, а значит, нет ему больше нужды жить с Дашей вместе. Пугалась тогда Даша, обнимала Данилку, умоляла не бросать ее.

Так и прожили они долгую снежную зиму. Темными вечерами дожидалась своего любимого Даша в худой избенке на барском дворе, каждый стук, каждый звон с улицы выслушивала, в морозы встречать на порог выскакивала…»

Даша всхлипнула. Всхлипнули на разных кроватях малышки. Им, выходит, как и Даше, было до слез жалко героиню сказки.

– Девочки, вы не спите? – спросила Даша как можно более спокойным голосом. – Может, хватит? Пойду я. А завтра вам что-нибудь другое почитаю. Про зайчика или…

– Нет, нет, эту давай дочитывай! – Девчонки вскочили на кроватях. Так что Даше пришлось сначала всех их обратно уложить, прежде чем продолжить читать.

«– Или сглазил тебя кто, – печалилась за Дашу родная матушка, – а может, лихо какое, когда ты в гладь речную гляделась, с лица твоего воды хлебнуло, покоя и счастья лишило? Не упрямься, сходи к колдуше, она всеми бедами ведает, может, и тебе что присоветует.

Пришла весна. Стаял снег с тропинок, подсохли они, первой травкой покрылись. Взяла Даша золотые сережки, что Данилка ей подарил, и отправилась по узкой тропочке в лесную чащу, где одна-одинешенька жила древняя старуша-колдуша. К людям уж, почитай, век не являлась, когда надо, они сами к ней приходили.

Протянула ей Даша золотые сережки и попросила:

– Возьми, старуша-колдуша, мои сережки, проси еще что хочешь, только скажи, отчего меня счастье обходит, как мне от несчастья избавиться?

Взяла старуша-колдуша сережки и спрятала их среди своего добра. Сорвала с Дашиной косы длинный шелковый волос, спалила в огне и сказала:

– Ходит человек мимо своего счастья и не видит его. Редко бывает, когда счастье при нем находится. Чаще там оно и есть, где никто не догадается. А в нашем лесном краю счастье часто в деревьях спрятано. Так уж издревле повелось, что защиты и правды больше искать негде.

Взяла она рогатую палочку, перевязала ее от рожка к рожку свободно вторым шелковым волосом из Дашиной косы, и пошла по лесу. Идет, палочку рогатую перед собой держит, между деревьями ею поводит. И Даша не отстает, за ней поспешает.

Вышли к реке, пошли вдоль берега. Долго шли – и вдруг у липки, что на склоне над рекой росла, палочка вокруг себя два раза повернулась, рожками крутанула, волос между ними как струнка натянулся.

– Вот здесь твое счастье, Даша, – сказала старуша-колдуша, – ну-ка посмотри на него повнимательнее.

Пригляделась Даша к липке, оглянулась вокруг – узнала ее. Вспомнила, что прошлым летом была эта липка зеленой и стройной. Хоть и небольшая, а цвела уже душистыми цветами. А сейчас и не узнать ее. На других деревьях уж листики разворачиваются, а на липке еле-еле сухие почки видны. Кора на стволе треснула, посохла, красные муравьи так по нему и снуют, соки из дерева пьют. И земли береговой пласт отвалился, корни у липки обнажились и торчат, бедные, словно жалобно руки протягивают.

Посмотрела на это Даша, совсем горько ей стало. Бросилась она корни землей присыпать, муравьев с деревца смахивать.

– Если возродится дерево, силы прежние к нему вернутся, так и ты счастье обретешь, успокоишься. Засохнет, умрет – и ты на этом свете долго не задержишься. Так уж вы с ним связаны. Хочешь, верь моим словам, хочешь – нет, а больше я тебе помочь ничем не могу, – сказала напоследок старуша-колдуша, привязала третий волос из Дашиной косы на веточку липы и пошла прочь.

Принялась с той поры Даша свое счастье обихаживать. И удобряла свое деревце, и поливала, каждый часок свободный на берегу сидела, даже песни своей липке пела. Много сил тратила, только все даром. Вроде и растет деревце, не умирает, да все какое-то вялое и больное. И нет у него сил со своим недугом справиться. Словно как изнутри оно подломлено. Да и сама Даша такая же – жизнь обидная совсем все силы душевные из нее вытравила.

Набралась однажды Даша смелости – не могла уж больше неизвестностью мучиться! – и спросила у Данилки:

– Ответь мне, Данилушка, солнце мое красное, когда ты поведешь меня венчаться в божий храм и перед всеми людьми назовешь своею женой, чтоб уж и я среди всех честная и равная была? Неужели ты не видишь, сокол мой ясный, как неспокойно, как тягостно я живу? Да и любишь ли ты меня, Данилушка?

Нахмурился тут Данилка, не по нраву были ему такие разговоры.