– Двадцать пять шиллингов и шесть пенсов? – воскликнул дядюшка Билл. – Боже, боюсь, у меня нет с собой таких денег. У меня только пятнадцать шиллингов.

Почтмейстерша взглянула на дядюшку Билла поверх очков.

– Мне очень жаль! Да, дороговато, но, как видите, сделано на славу. Надёжный латунный котёл… Взгляните!

Она достала маленький двигатель из коробки и поставила его на прилавок прямо под носом барсука. Никогда в жизни дядюшка Билл не видел ничего столь великолепного! Он оглядел блестящий латунный котёл с медными кольцами, высокой трубой и массивным красным маховиком, и вздохнул. Он даже на секунду зажмурился, не веря своим глазам, – таким невероятно прекрасным представлялся ему двигатель!

Как ужасно быть бедным, а на Рождество – тем более!

– Пожалуйста, мэм, уберите его обратно в коробку, – простонал барсук. – Я не могу смотреть на него без слёз. А сколько стóит губная гармошка?

– Пять шиллингов, – сочувственно ответила почтмейстерша. – Хорошая, качественная вещь, не какая-то дешёвая побрякушка.

Дядюшка Билл взял гармошку в лапы. Ему захотелось сыграть какую-нибудь мелодию, но он побоялся, что почтмейстерша этого не одобрит. Эта игрушка тоже выглядела весьма привлекательно. Это будет прекрасный подарок для Буззи-Пуззи, как раз то, что ему нужно. Барсук представил себе, как они будут проводить вечера в уютной каюте «Вольного ветра», наигрывая мелодии собственного сочинения.

– Благодарю, мэм, – сказал дядюшка Билл. – Губную гармошку я возьму. Если я вновь окажусь здесь, возможно, взгляну на паровой двигатель ещё раз.

– Если хотите, я отложу его для вас, – сказала почтмейстерша, знающая толк в делах. – Он у нас последний. Завтра будет наплыв покупателей, но сейчас его вряд ли кто-нибудь купит, ведь до Рождества осталось всего ничего.

– Спасибо, не беспокойтесь, – вздохнул дядюшка Билл, поднимая воротник. – Мне пора. Видите ли, мэм, я оставил на канале свою баржу, и, если мороз ослабеет, нам нужно будет отправляться дальше.

Он вежливо приподнял кепку и поспешно вышел на улицу. Барсук был даже рад тому, что его больше не дразнили все эти аппетитные ароматы, особенно запах отбивной и жареного лука.

Пока он был в магазине, снегопад усилился. Под лапами хрустел и поскрипывал снег. Надо было торопиться, иначе Буззи-Пуззи сам начнёт готовить ужин, а он делает это далеко не безупречно!

Барсук шагал по дороге, а из головы у него не выходило всё, что он только что увидел. Но одно воспоминание ярче прочих стояло у него перед глазами – латунный паровой двигатель и его массивный красный маховик. Время от времени барсук тяжело вздыхал. Конечно, не купи он губную гармошку, ему, возможно, удалось бы наскрести денег на покупку двигателя, но теперь уж ничего не поделаешь. Буззи-Пуззи будет счастлив, а остальное не имеет значения.

Снег вскоре повалил так сильно, что, казалось, всё небо заволокла мягкая пушистая пелена. Барсук с трудом отыскал щель в заборе и зашагал по лесу, надеясь выйти к барже по собственным следам. Но снегопад был таким сильным, что все следы замело; даже дядюшке Биллу с его острым зрением и чутким нюхом было очень трудно искать обратную дорогу. Барсук внимательно разглядывал кусты и деревья, пытаясь найти среди них те, которые уже встречались ему на пути сюда, но вскоре совсем сбился с пути.

– Что за ерунда! – сказал дядюшка Билл самому себе. – Никогда ещё я не терял дороги, но теперь, чёрт возьми, я заплутал!

Он остановился под буковым деревом, стараясь разглядеть, в какую сторону движется по небу луна, но за плотной завесой снегопада даже деревья едва можно было разглядеть. Барсук побрёл дальше наугад, вслепую, уже не пытаясь найти правильную дорогу. Вот бы оказаться сейчас на барже, в уютной каюте, где светит лампа, и чтобы на плите готовилось что-нибудь вкусненькое! Хоть бы кто-нибудь подсказал ему дорогу! Время от времени барсук слышал, как в темноте ухает сова. Барсук надеялся, что она полетит в его сторону, но вскоре уханье прекратилось, и теперь лишь ветер глухо завывал в голых деревьях, да слышалось, как хрустит и поскрипывает снег под лапами. Снежинки мягко садились на кепку и бушлат дядюшки Билла; некоторые из них таяли, и время от времени за шиворот сбегали струйки воды, заставляя барсука поёжиться.

Наконец, совершенно выбившись из сил и едва переставляя лапы, дядюшка Билл вышел на опушку огромного леса. Снегопад начал утихать, и видимость улучшилась. Но, представьте себе, барсук совершенно не понимал, где находится!

Перед ним простирались поля с запущенными живыми изгородями – кустарниками, высаженными по краям полей и черневшими на фоне унылых снежных просторов. Никаких признаков канала или дороги. Чем дальше, тем хуже! Впрочем, это всё же лучше, чем кругами ходить по лесной чаще. Если идти вдоль живой изгороди, она должна привести хоть к какой-нибудь дороге. А где дорога, там и деревня или хотя бы какой-нибудь указатель, который поможет понять, где он оказался.

Дядюшка Билл угрюмо побрёл дальше, благодаря судьбу за то, что мрачный лес остался позади, но жестокий ветер сбивал его с ног. Он шёл не меньше получаса, но не встретил на пути ни дома, ни дороги – ничего, лишь всё та же бесконечная чёрная изгородь, в голых колючих ветках которой свистел ветер. Кто бы мог подумать, что здешние места настолько безлюдны!

Чтобы хоть как-то укрыться от непогоды, барсук держался подветренной стороны живой изгороди. Снегопад почти прекратился. С небес медленно опускались редкие снежинки, и теперь, несмотря на темноту, вся местность просматривалась довольно хорошо. Совсем скоро барсук увидел впереди яркий огонёк. «Ага, – подумал дядюшка Билл, – дом! Постучусь и спрошу, как пройти к каналу Гранд Джанкшен. Расскажу, что я – шкипер баржи „Вольный ветер“, и, быть может, добрые жители накормят меня и напоят чем-нибудь горячим – я умираю от голода».

Но яркий огонёк исходил вовсе не от освещённого окна. Он то увеличивался, то уменьшался, а один раз и вовсе пропал. Вот так загадка! Барсук пробрался сквозь две плотные живые изгороди и пролез под какими-то воротами. Ему показалось, что оттуда, где горел огонёк, ветер принёс какой-то сладкий аромат. Это был запах лесного костра. Дядюшка Билл подошёл поближе и увидел, что это горит охапка пылающего хвороста.

Живую изгородь, вдоль которой он шёл, очищали от сухостоя, и вдоль неё лежали кучи ветвей, которые следовало сжечь. Днём их жёг смотритель или лесничий, но теперь он ушёл домой и, без сомнения, преспокойно спал в своей постели – дядюшка Билл тоже хотел бы сейчас оказаться под одеялом в своей койке!

К тому времени, когда барсук добрался до костра, огонь уже потух. Осталась лишь кучка серых поблёскивавших угольков, но барсуку не стоило большого труда поворошить костёр, положив на угли недогоревшие концы веточек (ветки, брошенные в огонь, всегда прогорают посередине), и вскоре здесь вновь запылал весёлый огонёк. Он отбрасывал пляшущие отсветы на стоявшие неподалёку кусты, согревая своим теплом бедного уставшего барсука. Ах, если бы у него с собой было несколько картофелин, как здóрово было бы запечь их прямо в кожуре в этой куче горячих углей!