бодрый вопрос: «Ну, как тут у вас дела?» — какой-то старшина, командовавший остатками того, что когда-то было батальоном морской пехоты, пожаловался, что из-за отсутствия сплошного фронта, немцы, хорошо разведав дыры в обороне, просачиваются в тылы небольшими группами, там объединяются в силы, иногда до двух рот, и бьют с тыла. А что, если они так накопят в тылу полк или больше? Что тогда делать?

Ни минуты не колеблясь, Вишневский ответил: «Как что делать?! Биться! Такая же картина была в Мадриде во время боев. Целые подразделения фашистов умудрялись пробиваться через боевые порядки республиканских войск. И что же? Кто-нибудь отходил? Нет! Фашистов вылавливали, обезвреживали, а линию фронта держали на крепком замке».

Оборванные, небритые и голодные матросы, видимо, ждали от полкового комиссара Вишневского чего-то другого, а потому угрюмо молчали. А сам Вишневский неожиданно для себя подумал: что он несёт! Разве удалось удержать Мадрид! Разве ему и многим его коллегам журналистам-полукомиссарам и полуразведчикам не пришлось бежать из Испании, прихватив с собой испанский золотой запас и разбазарив богатейшие сокровища национальных музеев? Кто-нибудь из них хоть намекнул в своих трескучих публикациях о том ужасе, свидетелями которого они были в Испании? Сейчас, когда все гибнет и рушится в их собственной стране, не является ли это возмездием за то, что они творили в Испании? Да разве только в Испании... А Западная Украина? А Бессарабия? А Эстония, где они сейчас попали в смертельную мышеловку?

Вишневский сам испугался этих мыслей. Он знал, какая судьба постигла большинство журналистов, вернувшихся из Испании. Он хорошо знал почему уцелел он сам, а потому не позволял себе даже в мыслях опускаться в бездну страшного прошлого и реального настоящего. А тут сорвался. Мысленно, конечно. Но это испортило ему настроение так, как будто его мысли были зафиксированы, запротоколированы и завтра, а может быть и сегодня, будут поданы куда следует с соответствующими резолюциями.

Пересиливая себя, Вишневский читал академика Тарле:

«Пий VII панически боялся Наполеона и считал его насильником и грабителем. Наполеон же не верил ни одному слову Пия VII и считал его интриганом и лжецом. Такого мнения они держались друг о друге ещё до того, как начались между ними переговоры, и после того, как переговоры окончились, и дальше, до самой смерти, ни разу серьезно не усомнились в правильности взаимной оценки».

Вишневский резко захлопнул книгу, встал и вышел из каюты, сам не зная зачем. Гул возбуждённых голосов доносился из соседнего помещения, где скопом жили и работали корреспонденты различных газет пониже рангом, чем он. Пренебрегая стуком в дверь Вишневский вошел в помещение. Корреспонденты, сидя на койках и банках, громко смеялись, что-то обсуждая. Тут были Михайловский, Тарасенков, известные поэты Инге, Браун и Гейзель, недавний редактор журнала «Литературный Современник» Князев, молодой прозаик Соболевский и известный на всю страну литературовед, профессор Цехновицер.

Профессор рассказывал, как прибыв в батальон морской пехоты для «уставной пропаганды», он обнаружил там полное отсутствие командиров и, взяв в руку гранату, с которой не умел обращаться, повел моряков в атаку. Неизвестно, что в этом было смешного, но сам профессор и слушавшие его весело хохотали.

Филипп Князев поведал своим коллегам, что баррикады на улицах строятся вовсе не для уличных боев, а для фильтрации людей при эвакуации города: кого пропускать в гавани, а кого нет.

Вишневский хотел строго одёрнуть Князева: как он может говорить об эвакуации, когда есть приказ стоять насмерть. Но вместо этого просто спросил: «Всё травите?» — и, не говоря больше ни слова, вышел из каюты.

01:25

Капитан Тихонов и его старпом Абросимов стояли на мостике плавмастерской «Серп и Молот», тревожно вслушиваясь в неправдоподобную тишину. Старая плавмастерская стояла в углу Минной гавани, а с обоих бортов её, как утята около мамки, гнездились пришвартованные друг к другу подводные лодки.

Судно было построено ещё в 1900 году в Англии в качестве грузового парохода с экзотическим названием «Гурджистан». Русское морское ведомство в разгар войны с Японией поняло ценность специально оборудованных плавмастерских для поддержания в строю боевых единиц флота и повсюду начало искать подходящие суда, которых катастрофически не хватало. Присмотрев «Гурджистан», морское ведомство планировало переоборудовать пароход в плавмастерскую для эскадры адмирала Небогатова, которой было суждено почти в полном составе угодить в плен к японцам. К счастью, переговоры с англичанами, которые никогда, а в те годы тем более не желавшими какого-либо усиления русского флота, затянулись и договор о продаже судна удалось подписать только в конце мая 1905 года, когда полностью уничтоженный на Дальнем Востоке флот уже перестал нуждаться в каком-либо усилении.

Но любой конец — это всегда начало. В очередной раз уничтоженный флот начал стремительно возрождаться и приобретенный английский пароход был 10 июня 1905 года включен в списки флота и назван «Ангара».

Судно было оборудовано в прекрасную плавмастерскую по образцу героической «Камчатки», погибшей в Цусимском бою. Механический, кузнечный и литейный цеха делали «Ангару» бесценной для обеспечения без отправки на завод ремонта стареющих и вечно ломающихся кораблей русского флота.

Смерч большевистского переворота протащил «Ангару» через ледяные торосы Финского залива на пути из Гельсингфорса в Кронштадт, где в последующие годы, когда красный паралич сковал большинство заводов, плавмастерская подобно кислородной подушке продлевала слабеющее дыхание умирающему ДОТу.

После Кронштадтского мятежа было решено, что название «Ангара» является слишком легкомысленным для пролетарского предприятия, пусть плавучего, но всё-таки завода. Поэтому в канун нового 1922-го года плавмастерская получила новое звучное название «Серп и Молот», продолжая выполнять ремонтно-восстановительные работы на тех кораблях старого флота, которые ещё каким-то образом было возможно вытащить из состояния ржавого металлолома. Две дымящие трубы — одна пароходная, а вторая — литейно-кузнечного цеха — были в те годы единственным признаком жизни над мёртвыми рейдами Кронштадта.

Стремительное строительство сталинского флота, особенно поточный ввод в строй новых серий подводных лодок, очень остро поставил вопрос материально-технического и тылового обеспечения. Строившиеся на «ура» подводные лодки требовали постоянного ремонта, и бывшая «Ангара» превратилась в плавбазу и плавмастерскую подводных сил КБФ, обслуживая, впрочем, при надобности и другие корабли.

Начало войны застало «Серп и Молот» в Таллинне. Рабочие плавмастерской во главе с воентехником 3-го ранга Гуриным, работая без сна и отдыха, были не в состоянии обеспечить ремонт избитых и искореженных подводных лодок, возвращающихся из боевых походов.

А у капитана Тихонова были свои заботы. Огромная плавмастерская водоизмещением почти в 6000 тонн и длиною 107 метров с ошвартованными по бортам подводными лодками занимала весь юго-западный