Рука Магды замирает над очагом, поднимается к каминной полке и хватается за длинную тонкую палочку. Обычную спичку. С упавшим сердцем я опускаюсь на стул, а Магда чиркает спичкой и разжигает огонь. Она снова поворачивается ко мне.

– Что случилось, милая? – В ее глазах мерцает что-то. – Ты как будто разочарована.

– Ничего, – я выпрямляю спину и сцепляю под столом пальцы. Под чайником потрескивает, разгораясь, огонь, Магда возвращается к столу и стоящей на нем корзине. Она вынимает из нее комья земли, несколько цветков вереска, травы, какие-то семена, пару камней – все, что нашла. Магда ежедневно собирает по кусочкам свой мир. Мне представляется, что все это нужно ей для амулетов. Всякая мелочь. Время от времени что-то из сделанного сестрами перекочевывает в карманы жителей деревни или кому-то на шею – даже если они во всеуслышание заявляют, что не верят в колдовство. Я точно видела один амулет, вшитый в подол платья Елены – скорее всего, чтобы привлечь внимание Тайлера Уорда. Пусть забирает его себе.

Если не считать россыпи странных предметов на столе, дом сестер Торн выглядит на удивление нормально. Если я расскажу Рен, что побывала здесь, в доме ведьм, ей захочется услышать, что все в нем удивительно и необычно. Даже жалко ее разочаровывать.

– Магда, – начинаю я, – я пришла, чтобы спросить тебя…

– Чай еще не закипел, а я слишком стара, чтобы стоять над чайником и одновременно разговаривать. Обожди минутку.

Прикусив язык, я жду, очень терпеливо жду, пока Магда ковыляет по комнате, собирая чашки. Тем временем ветер начинает царапаться и задувать в щели оконных рам. Густые тучи заволокли уже все небо. Чайник закипает.

– Не тревожься, детка, это всего-навсего пустошь, пусть себе болтает, – говорит Магда, заметив, что я то и дело поглядываю на окно. Она наливает чай в тяжелые кружки. Старое проволочное ситечко почти не задерживает листья заварки. Наконец, она садится.

– А что, пустошь в самом деле разговаривает? – интересуюсь я, глядя, как темнеет чай в кружке.

– Не так, как мы, ты да я. Не словами. Но у нее тоже есть свои секреты, да.

Секреты. Вот и отец тоже это так называл.

– На что это похоже? – обращаюсь я больше к себе. – Мне представляется, что это не каждый может почувствовать. Хотела бы я…

– Лекси Харрис, можешь хоть каждый день есть землю и в траву одеваться, но и тогда не станешь ко всему этому ни на полшага ближе, чем ты уже есть.

Это голос Дрески Торн. До сих пор собирающаяся буря оставалась снаружи, но вдруг порыв ветра распахивает дверь, с силой хлопает и оставляет на пороге ее.

Дреска не просто так же стара, как сестра, она, наверное, даже еще старше. Само по себе то, что сестрички Торн еще держатся на ногах, еще ковыляют – неоспоримый знак их силы. Они здесь с незапамятных времен, столько же, сколько существует Совет, да не просто Томас, Мэтью и Илай, а их предшественники, настоящий Совет. Они уже были, когда появилась Ведьма из Ближней. Когда появилась сама Ближняя. Сотни лет. Мне иногда чудится, будто я вижу, как от них отваливаются кусочки, но присмотрюсь – нет, они на месте, не раскрошились.

Дреска бормочет что-то сама себе, налегая на дверь, и, наконец, ей удается захлопнуть ее. Только после этого она оборачивается к нам. Когда ее взгляд останавливается на мне, я от растерянности моргаю. Магда вся круглая, а Дреска острая, одна – шарик, а другая – углы и колючки. Даже клюка у Дрески заостренная. Сама она выглядит так, будто ее вытесали из камня. А когда сердится или недовольна, так и кажется, что все углы становятся еще острее. У Магды один глаз темный, как мореное дерево или камень, а у Дрески оба глаза ярко-зеленые, как мох на камнях. И сейчас они устремлены на меня. Я сглатываю.

Когда-то я уже сидела на этом стуле, а отец пальцами ласково сжимал мне плечо и разговаривал с сестрами. Дреска тогда смотрела на него благожелательно, почти ласково. Я так ясно это помню, потому что ни до, ни после не видела, чтобы она на кого-то так смотрела.

За окном начинает лить дождь, тяжелые камни шлепают по камням.

– Дреска права, милая, – нарушает тишину Магда, насыпая себе в чай три ложки коричневого сахара. Она не размешивает его, дает опуститься на дно и улечься зернистой горкой. – С этим надо родиться. Какой ты родилась, такая и есть.

Морщинистая рука Магды находит мой подбородок.

– И само по себе то, что ты не можешь заставить воду бежать вспять или уговорить деревья, чтобы росли корнями вверх…

– Странные умения, мало для чего пригодные, – вклинивается Дреска.

– …еще не значит, что ты не часть этого места, – заканчивает Магда. – Все живые души, рожденные на вересковых пустошах, несут пустошь в себе. – Она смотрит в кружку, здоровый глаз ее рассеянно блуждает по поверхности темного напитка. – Есть что-то, что в нас поднимает ветер, когда начинает дуть. Это то, что удерживает нас здесь, не давая удалиться от дома.

– Кстати о доме, почему ты оказалась в нашем? – грозно спрашивает Дреска.

– Она шла повидать нас, – отвечает Магда, не отрывая глаз от чая. – Я пригласила ее войти.

– И почему же, – Дреска растягивает слова, – ты это сделала?

– Мне показалось, что это будет правильно. – Магда бросает мрачный взгляд на сестру.

Обе смолкают.

Я прочищаю горло.

Обе сестрицы смотрят на меня.

– Ну вот, ты здесь, – роняет Дреска. – Что привело тебя?

– Я хотела спросить вас, – выговариваю я наконец, – о чужаке.

Хищные зеленые глаза Дрески сужаются, но зорко глядят из своих морщинистых гнезд. Кажется, что камни, из которых сложен дом, что-то ворчат и трутся боками. В окно наотмашь бьет дождь, а сестрички ведут разговор, весь состоящий из кивков, взглядов и тяжких вздохов. Говорят, что братья и сестры часто понимают друг друга без слов. Что ж, у Магды с Дреской это правда так. Я знаю только английский, а они – английский, язык пустошей, свой сестринский и кто его знает, какие еще. Спустя минуту Магда вздыхает и поднимается на ноги.

– Ну так что же? – ворчливо спрашивает Дреска, стукнув клюкой по деревянному полу. За окном дождь набегает волнами, каждая следующая слабее предыдущей. – А нам о нем ничего неизвестно.

Ливень переходит в мелкий моросящий дождик.

– Вы его не приютили? – спрашиваю я.

Сестры замирают, будто онемев.

– Я не желаю ему зла, – торопливо объясняю я. – Я только хотела его увидеть, поговорить. Я же никогда не видела чужих людей. Просто хотела убедиться, что он настоящий, и спросить… – Как мне объяснить им? – Просто скажите, если он у вас, пожалуйста.

Ничего.

– Я видела его прошлой ночью. Из своего окна. Бо Пайк утверждает, что увидел его первым, на западном краю, а мы живем на севере. Мне показалось, что этот пришелец видит границу вокруг деревни. Он обогнул ее и пошел на восток, – я стучу указательным пальцем по столу. – Сюда.