И он кончил…его член с каждой секундой набухал все больше и больше, волна захлестывала его и еще секунда….его сперма заполняет мой тугой задок до самого основания, но не сдержалась и я. Извиваясь сидя верхом на Артуре я не могла успокоится. Плески моего оргазма окропили его брюки, рубашку, кресло и даже попали на ковер. Долгая волна прошла через все мое тело и я обессиленная упала на Артура так, что наши губы встретились и сомкнулись в долгом поцелуе….в футляре оказались сережки, но и это было неважно….с днем рождения меня….

Глава 2

*Камилла

Если бы мне выпал шанс описать себя одним предложением, то я дам себе простую характеристику, что не свойственна обычным девушкам: «Я, папочкина, страстная дочь.» Я, как и в свое время мама, будучи взрослой девочкой не достаю макушкой до его плеча от чего приходится вставать на цыпочки, чтобы застегнув верхнюю пуговицу его белоснежной рубашки получить заветный поцелуй в лоб. Для меня папа…отец…какой в конце концов отец? Папочка…для меня папочка всегда был большим, сильным великаном, что способен защитить от любых невзгод, но такой добрый и сильный. Он никогда, ни разу в жизни не повысил голос ни на меня, ни на маму, хотя та заслуживала хлесткие пощечины за свое поведение, но папочка принципиально не поднимал руку на представительниц прекрасного пола, какими бы дешевыми и прокуренными они не были, но только женщины не ценили его покровительства и только я всегда с робким трепетом относилась к нему. Наверное, это так естественно, когда отцы — сильные, спокойные мужчины, всегда готовые помочь, защитить и утешить. Ему никогда не нужно было убеждать меня — достаточно того, что это сказал любимый папочка, и только мама считала себя выше его и требовала больше, чем просто убеждения и просьбы.

Он возился со мной, когда я была маленькой…да…до десяти лет он играл со мной, читал сказки, укладывая спать всегда целовал покровительственно в лоб, и мне, тогда маленькой девочке ни разу не пришло в голову, что папочке можно возразить или как-то перечить. Я видела, что мама относилась к нему иначе от чего моя ненависть к ней становилась сильнее и сильнее с каждым новым днем. Когда я пошла в школу, папочка всегда отвозил меня туда и обратно, учил со мной уроки, занимался со мной с такой же заботой, как и укладывал спать, как и дул на разбитую коленку, а после ласково трепал по волосам. Я переходила из класса в класс, закончила начальную школу и хотя на тот момент мне уже исполнилось десять, но я все так же любила забираться к нему на колени, крепко обвить ладошками крепкую шею и уткнувшись носом в его плечо чувствовать всю его неподдельную любовь ко мне…его самую настоящую любовь от которой у мамочки сводило зубы. Чем старше я стала становиться, тем сильнее портились наши с ней отношения. Я перешла в пятый класс, когда ненависть к матери стала моей главной проблемой в жизни. Странно, наверное, для обычных девочек, но в семье между нами была самая настоящая война.

Для меня не было секретом, почему мама каждую ночь, как тогда мне казалось, жалобно стонет в спальне родителей. Помню, как тихо подкравшись к дверям, я, затаив дыхание, и крепко зажав рот ладонями, наблюдала, как подрагивают ее ноги из-под сильного тела отцы, как ее стоны переходят в жалобное поскуливание….я помню, как стоя на четвереньках и уткнувшись лицом в подушку она издавала звуки схожие с рычанием, а стоя сзади нее своими сильными толчками заставлял содрогаться все ее взмокшее тело отец. Было, конечно, еще много чего…и это не вызывало во мне какого-то отторжения — я знала, что взрослые люди любят друг друга несколько иначе. Все мое сердце сжималось от обиды, стоило услышать, как мама со стонами и всхлипами умоляла отца прекратить, а он просто переворачивал ее в удобную для себя позу и снова продолжал это…На утро мама всегда была очень довольной, с сияющими глазами и скользкой улыбкой на личике и только задыхаясь от слез и собственной беспомощности бзычила я, не позволяя после ночных происшествий с мамочкой прикасаться к себе отцу. Помню, когда он провожал меня утром в школу, я не позволяла ему дотрагиваться до меня, не позволяла целовать себя в лоб и прочее. Вечерние традиции сошли на нет и больше года я не сидела на отцовских коленях, не пускала в свою комнату и пресекала всяческие попытки выяснить, что случилось между нами, но время шло…менялась и я, как и менялась мама…до нее стало доходить, что происходит со мной и однажды, когда мне исполнилось четырнадцать лет, она откровенно хотела поговорить со мной о том, что я дочка и не должна вести себя с отцом, как взрослая, а вечером она поговорила об этом с папочкой….после чего я сгорала в агонии….словно провоцируя во мне весь спектр ненависти она словно специально стала стонать громче, позволяя отцу делать с ней что-то новое. Она стонала, и чуть ли не плакала, а он смотрел на нее с такой нежностью, с такой любовь от которой пересыхало в моем горле. Он двигался и двигался, задирая длинные ноги клал себе на крепкие плечи и целовал, и все это под ее вздохи и скулеж, но только радоваться ей оставалось недолго. Однажды, папочка уехал в командировку на три месяца, а мамочка не придумала ничего лучше, как сослать меня к родственникам и привести в дом любовника. Я рассказала папочке, что не живу дома уже месяц и после этого он примчался домой так быстро, как никогда раньше. Помню, как она стонала, но не от удовольствия, а от слез, от того, что отец впервые в жизни повысил на нее голос. Когда они развелись и она собрав все свои вещи наконец-то исчезла из нашей жизни, в тот же вечер я снова села на колени папочки, уткнулась носом в его плечо и чувствовала, что никто больше нам не сможет помешать.

Я повзрослела и увидела папочку таким, каким его видела мама, и другие женщины — сильный, спокойный, уверенны в себе мужчина. С моих глаз словно упала пелена, и я осознала, что ни один мужчина не может быть настолько прекрасен, как он. Я ловила каждый взгляда