появятся прекрасные щенки. И, наверное, они станут отличными охотниками, если их будут обучать так же прилежно, как это делал Витя. А может быть, из этих щенков вырастут такие же красивые баловни, бездельники, каким остался в памяти ребят уральского рабочего посёлка изнеженный красавец Тори…

Раки

Речка Берёзовка хоть и маленькая, да рыбная. А вот раков в Берёзовке не было. Перевелись, да и всё.

– В старые годы, когда мы мальчишками были, по сотне, по две раков из Берёзовки добывали, – рассказывал Ванин дедушка.

И Тишина бабушка говорила то же самое.

А в соседней речке Вертушинке раки не переводились.

Только ходить туда было далеко. Через лес да ещё через болото.

Как-то Тиша сказал Ване:

– Давай, Ванёк, наловим по корзинке вертушинских раков да и выпустим их в нашу Берёзовку.

– А зачем? – спросил Ваня.

– Чтобы они опять развелись.

– Да пока они разведутся, их ребята всех до одного повыловят.

Не стал спорить Тиша, хоть и знал, что нельзя всех раков выловить. Пусть сотня, да останется. А эта сотня столько икры вымечет, что раков потом и не сосчитаешь.

На этом и кончился разговор.

Прошёл год… Ваня и Тиша уже в третий класс перешли. И, как раньше, в свободное время удили рыбу.

Как-то закинул Ваня крючок на ерша, а поймал озорного рачонка.

– Тиша! – закричал Ваня. – У нас в речке раки сами собой развелись!

Тиша увидел молоденького рачонка и больше Вани обрадовался. Значит, не зря он прошлым летом на Вертушинку ходил. Один. Через лес да ещё через болото.

Лёва

Лёва Соколов был мальчишечьим заводилой.

Как-то шёл он с ребятами по Старо-Болотной улице и увидел лошадь, которая, выбиваясь из сил, не могла вытащить тяжёлый воз, застрявший в грязи.

– Ребята! – крикнул Лёва. – Давайте поиграем в лошадей, – и заржал тоненьким голосочком, как маленький жеребёнок.

Следом за ним заржали все ребята и превратились в быстроногих коней. Они стали брыкаться, взлягивать и бегать ретивым табунком. И после того как ребята почувствовали себя конями, Лёва первый подбежал к застрявшему возу, а за ним полезли в топкую болотную жижу остальные, потому что настоящие лошади никогда не боятся луж и трудной дороги.

Ребята ухватились кто за оглобли, кто за бока телеги и помогли серой лошади вытянуть воз из глубокой грязи. Довольная лошадь весело, как бы благодаря ребят, помахала им хвостом, а возница сказал:

– Ну и попадёт же вам дома, огольцы…

И он не ошибся. Вечером, ко-гда весёлые «лошади» снова стали мальчиками и вернулись домой, им было не очень весело. Всем досталось за промоченные ботинки и за испачканную одежду.

Всем, кроме Лёвы.

У них с мамой были особые отношения. Для Лёвы мать была самым любимым товарищем.

– Мам! – сказал Лёва. – Ну как можно было не помочь в беде лошади, если у неё были почти такие же печальные глаза, как у тебя, когда болел папа.

Лёва ждал, что мать всё-таки накажет его за испорченные башмаки, заработанные его отцом. А зарабатывать башмаки не так-то просто. Но мама вместо внушения принялась целовать сына, и у неё на глазах почему-то появились слёзы.

«Нет, не умеет мама по-настоящему меня воспитывать, – решил Лёва. – придётся её выручать».

Целых три вечера Лёва не выходил на улицу играть с ребятами в самую любимую им игру – в лапту.

Пусть все знают, что и у него по-настоящему строгая мать.

Двойка

На школьном дворе жила кудлатая собачонка. Её звали Двойка. Почему ей дали такую кличку, никто не знал.

Только все знали, что малыши обижали её.

– Ах ты, негодная Двойка!.. Вот тебе!.. Вот тебе!..

В Двойку бросали камни, загоняли её в кусты. Она жалобно скулила.

Однажды учительница Мария Ива-новна увидела это и сказала:

– Разве можно плохо относиться к собаке только за то, что у неё плохое имя? Мало ли кому на свете даны плохие имена. Ведь не по ним судят, а по тому, кому они принадлежат.

Малыши смолкли. Призадумались над этими словами. А потом приласкали Двойку и угостили её кто чем мог. Вскоре оказалось, что Двойка очень хорошая и понятливая собачонка. Её даже хотели назвать Пятёркой, но одна девочка сказала:

– Ребята, разве дело в названии?

Хромая курица

У Таниной тётки была хромая курица. Квохча.

– Непутёвая курица, – говорит про неё тетка, – хромает только да квохчет. На насест даже взлететь не может. В горшок её, да и дело всё.

А Танечка очень любила чужую хромую курицу. Подкармливала её. Гладила. Изо всех сил бежала Квохча, как только Таню увидит. А та ей то зерна́ принесёт, то гусениц.

Заметила это тётка и сказала:

– Хочешь, Танюшка, я тебе хромую обжору подарю?

Танечка чуть не до неба подпрыгнула:

– Хочу, тётя Маруся.

Принесла Таня домой курицу. А Квохча будто и не рада. День проходит, два – квохчет, словно охает, жалостно озирается, места не находит. Загрустила Танечка, а бабушка говорит:

– Плохо тому, кто добра не делает никому. В гнездо ей надо садиться. Цыпляток выводить.

Добыла бабушка на ферме отборных яиц и посадила на них в хорошее гнездо Квохчу.

Сидит Квохча тихо в своём гнезде. Не квохчет. Танечка ей питье и еду приносит да дни считает.

Двадцать четыре дня прошло, пока из хороших куриных яиц цыплята не проклюнулись.

Матерью стала Квохча. Не узнать её. Жалкая пугливая хромоножка ходит по двору как царица важная, неприступная, цыплят за собой водит. Глаз с них не сводит, от ястреба охраняет, к ненастью под крыло склика́ет. Никого, кроме Танечки, и близко не подпускает. Даже щенка так клюнула, что тот под крыльцо забрался. И кудахчет иначе. «Куд-куда, цыплята сюда», – кажется бабушке, а Танечка смеётся:

– Нет, бабушка, все двенадцать цыплят тут. Просто радуется наша Квохча. Слышишь: «Кудах-тах-тах. Давно бы так!»

Дедушкин характер

На берегу большого сибирского озера Чаны есть старинное село Юдино. Там я частенько живал в доме старика рыбака Андрея Петровича. Старик овдовел и в большой семье был одинок до тех пор, пока на свет не появился внук. Тоже Андрей и тоже Петрович.

Все стариковские чувства, вся его любовь стали теперь принадлежать мальчику, который как бы начинал вторую жизнь Андрея Петровича. Во внуке дед узнавал свои черты, свой характер. Он так и называл его – «дедушкин характер».

Воспитывал внука сам Андрей Петрович. Помню, он говорил ему: «Не можешь – не берись. А если уж взялся – сделай. Умри, но сделай!»

Внуку тогда было шесть лет.

Стояла морозная зима. Как-то я с маленьким Андреем отправился на субботний базар. Народищу – черным-черно. Понавезли на базар и мяса, и пшеницы, и дров, и всего, чем богаты эти края.

Мальчику бросилась в глаза большущая замороженная щука. Она была воткнута хвостом в снег. Не знаю, сколько весила эта щука, только её длина была в добрых полтора роста Андрюши.

– Как только ловят таких щук? – осторожно спросил меня Андрей.

И я рассказал, что для ловли больших щук берут крепкий шнур, делают поводок из мягкой кручёной проволоки. Сказал также, что для насадки крупного живца и крючок должен быть побольше, покрепче, чтобы сильная рыба не сломала, не погнула его.

Об этом разговоре я забыл и вспомнил только после того, как произошло нечто удивившее меня.

Мы сидели и сумерничали с Андреем Петровичем в горнице. Старик то и дело поглядывал в окно. Поджидал внука.

Маленький Андрей, как и многие другие его одногодки, часто рыбачил на озере. Мальчики продалбливали во льду лунки и опускали в них свою нехитрую рыболовную снасть. Без удачи ребята домой не возвращались. Озеро Чаны очень богато рыбой. Для удильщиков здесь сущее раздолье.

– Не приключилось ли что с ним? – забеспокоился старик. – Не побежать ли мне на озеро?

Я вызвался пойти туда вместе с Андреем Петровичем. Оделись, вышли на лёд. Озеро в ста шагах. Мороз под двадцать – двадцать пять градусов. Тишина да снег. Никого.

Вдруг я заметил чёрную точку:

– Не он ли?