Люси снова закрыла глаза, мечтая вернуться на уютное облако. Она представляла, как погружается в него. Это она любила представлять себе больше всего. Но в ночь того дня, когда всё началось, воображение Люси отказывалось ей помогать. Без мамы уютное облако было вовсе не таким уютным.

Мама, где ты? – подумала Люси, повернувшись на бок и глядя в щель между занавесками на полную луну, которая смотрела на Уиффингтон. Может, мама где-то там?

Люси постаралась прогнать тревожные мысли. Она перевернулась на другой бок, потом обратно, потом еще раз. Ничего не помогало, поэтому она легла на спину и уставилась в потолок. Ей стало ужасно грустно, когда она увидела маленькие, светящиеся в темноте звездочки и планеты: папа однажды составил из них на потолке гигантское улыбающееся лицо.

Люси поняла, что почти все вещи в ее комнате напоминают о родителях. Краем глаза она видела грамоту, которую сделал для нее папа в тот день, когда она выиграла семейный конкурс на поедание мармеладок, проглотив двадцать семь штук за тридцать секунд (даже зеленые). Она отвернулась от стены и тут же уперлась взглядом в книжную полку, которая ломилась от книг со сказками, которые читала ей мама.

Мамы дома не было, кругом царила тишина. Непривычная тишина. Такая тишина, что она казалась громче шума. Люси попробовала напевать колыбельную, но это не помогло, а только напомнило о папе.

– Настало время колыбельной, Люсипупс, – сказал бы он сейчас, опуская руку в карман за своим самым драгоценным сокровищем: серебряной губной гармошкой. – Какие-то пожелания? – спрашивал он каждый раз, но Люси знала, что он шутит, потому что он всегда играл одну и ту же мелодию. Это была песня его собственного сочинения под названием «Колыбельная для Люси». Он играл ее каждый вечер, пока не исчез.

Люси вздохнула.

Она встала с кровати и подошла к шкафу, но когда собиралась открыть дверцу, услышала тихий звук. Как будто скрипнули половицы.

Люси вдруг стало очень страшно. По спине побежали мурашки, ей казалось, будто на нее кто-то смотрит (ты-то уже знаешь, что так оно и было, но Люси этого еще не знала).

– Кто здесь? – спросила она.

Она оглянулась, но никого не увидела.

– Не будь дурочкой, Люси! – строго сказала она себе. – Тебе страшно просто потому, что ты одна. Ну-ка, соберись!

Она открыла шкаф и отодвинула одну из деревянных панелей. За ней скрывался тайник, где Люси хранила особенные вещи, которые не хотела никому показывать.

Их было не так уж много. Красивая ракушка, которую она нашла на пляже. Треснувший каштан, благодаря которому заняла второе место в соревнованиях на детской площадке. И фотография в рамке.

Она взяла ее в руки. С фотографии ей улыбались трое: маленькая Люси, обхватившая маму ручками за шею, мама, которая целует ее, а за ними – отец, обнимающий две самые большие драгоценности в своей жизни.

Люси становилось больно каждый раз, когда она смотрела на эту фотографию. Как же они втроем были счастливы! Она всегда с особым вниманием всматривалась в лицо папы, как будто боялась забыть его. Она поднесла фотографию ближе к лицу, чтобы изучить все детали.

Она увидела его глаза, глубокие, сияющие, голубые.

Нос, который был великоват – как и у нее.

Губы, которые, казалось, вот-вот расплывутся в улыбке, и тогда на щеке появится ямочка.

Люси улыбнулась и прижала фотографию к груди.

В тайнике Люси хранилась еще одна вещь, аккуратно сложенная под другими сокровищами. Яркая, зеленая, со светоотражающими полосками, от которой сильно пахло тушеной капустой и рыбьей чешуей. Люси достала папину рабочую куртку, ту самую, которую он носил, когда водил большой пузатый мусоровоз. Люси прятала куртку здесь, чтобы мама не нашла и не выбросила, как поступила с остальными папиными вещами.

Люси просунула руки в рукава и надела яркую, резко пахнувшую куртку. Куртка была ей велика, Люси утонула в ней как в одеяле. Она села на пол, спиной к шкафу, и глубоко вздохнула. Запах навевал воспоминания о папе, и она почувствовала себя немного лучше.

Она завернулась в куртку и удобно устроилась на полу, но, пока вертелась, что-то выпало из кармана и громко ударилось о половицы. Что-то серебряное и блестящее.

Папина губная гармошка.

Люси улыбнулась, подняла ее и попыталась сыграть «Колыбельную для Люси». Она старалась, как могла. Мелодия получилась вовсе не такой волшебной, как у папы, но всё равно заставила Люси забыть о проблемах, хотя бы на мгновение.

Закончив играть, Люси крепко сжала гармошку в руке и посмотрела на отражение в ее блестящей поверхности. Она увидела свое лицо. Слегка наклонив гармошку, она увидела просвечивающую сквозь шторы луну. Еще немного – и она разглядела столик, затем кровать, и… блестящие как бусинки глаза существа, которое пряталось под кроватью.

Люси оторвала взгляд от губной гармошки и уставилась в черное пространство под кроватью, но следящие за ней глазки исчезли.

Сердце Люси неистово – нет, бешено – колотилось в груди. Может, ей показалось? Или там действительно была пара сверкающих глаз, наблюдающих за ней из-под кровати?

Люси захотела встать, но не смогла. Она прилипла к месту, окоченев от страха. Она была совершенно одна в темной комнате, в опустевшем доме, в ночи, а под кроватью притаилось неизвестное существо.

Но впереди ее ожидало нечто еще более зловещее…

Глава 5

Первый Скрипун

Тебе когда-нибудь случалось испугаться так, что ты не мог пошевелиться? Тебя когда-нибудь охватывал среди ночи такой ужас, что ты замирал и просто ждал, что вот-вот появится нечто ужасное и украдет тебя? И ты молился, чтобы солнце взошло как можно скорее, и всё снова стало хорошо?

Вот что чувствовала тогда Люси.

Она сидела на полу комнаты и дрожала от страха, завернувшись в папину куртку, в которой он собирал мусор. Ее взмокшие от пота волосы прилипли ко лбу, сердце стучало в груди как барабан, и она совершенно не могла пошевелиться. Она была буквально парализована страхом.

Люси попробовала спросить «Кто здесь?», но запнулась уже на первом звуке.

– К-к-к…

Поэтому она просто сидела, глядя на темное пятно под кроватью, где заметила наблюдавшие за ней глаза.

Она не знала, сколько времени просидела, как вкопанная. Сколько минут… или часов? Когда ты так напуган, время перестает существовать. Но как бы долго Люси ни просидела, уставившись в темноту, сон всё-таки победил ее.