Лалита ничего не ответила. Раздраженная ее молчанием, Софи потребовала:

— Ну-ка рассказывай, я вижу, что ты что-то знаешь.

— Ну… я просто нашла в этом доме старинную книгу. Она называется «Сказания о знаменитых семьях Англии».

— Занимательное название. Почему же ты не показала книгу мне?

— Ты читаешь редко, а кроме того… я боялась расстроить тебя.

— Расстроить меня? — изумилась Софи. — Почему какая-то книга должна меня расстроить? Что ты там вычитала?

— Там описана родословная мистера Ротвина, названы его предки и сказано, что основатель династии сэр Генгист Ротвин был искателем приключений, разбойником и пиратом.

— Так, так, продолжай, — заинтересовалась Софи.

— Это был очень удачливый разбойник, но за ним утвердилась слава лютого и беспощадного человека.

Софи слушала с интересом, и Лалита продолжила свой рассказ:

— В книге говорится, что крутой нрав передается из поколения в поколение всем потомкам Генгиста Ротвина. Имя лорда Ротвина — Иниго — означает ярость.

— Полагаю, что я окончательно избавилась от этого господина, — неожиданно сухо заметила Софи.

— В книге приводится стихотворение, посвященное сэру Генгисту. Оно было написано в 1540 году, — продолжала Лалита.

— Что это за стихотворение? — спросила Софи.

На секунду задумавшись, Лалита слабым голосом прочитала:

Черные, как смоль, глаза,

Волосы воронова крыла,

Черный гнев.

Берегись, если Ротвин грозит отмщением.

— Надеюсь, ты не думаешь, что меня пугает эта чепуха! — ухмыльнулась Софи.

Подъезжая в наемном экипаже к церкви Святого Гроба Господня, Лалита мечтала только о том, чтобы чувствовать себя немного получше. Бренди, которое мачеха велела ей выпить, взбодрило Лалиту лишь на короткое время, и теперь, сидя в карете, девушка чувствовала неестественную вялость и слабость. Кроме того, у нее очень болела спина.

На прошлой неделе мадам Стадли зашла в спальню Лалиты, чтобы выразить свое обычное недовольство какой-то мелочью, и, обнаружив, что падчерица еще находится в ночной рубашке, избила ее так, что девушка потеряла сознание и пролежала на полу несколько долгих часов. Когда Лалита пришла в себя, сил у нее хватило только на то, чтобы доползти до кровати. Видимо, лежа на полу без сознания, она сильно продрогла, и уже будучи в кровати никак не могла согреться.

Лалита осознавала, что слабеет день ото дня и что болезнь, которая одолела ее после Рождества, отняла у нее последние силы, и она больше не может сопротивляться мачехе.

Частенько, лежа в кровати, она подумывала о том, чтобы обратиться к Господу с просьбой забрать к себе ее несчастную душу, но, вспоминая о своей маме, Лалита говорила себе, что мама не одобрила бы такой трусливой слабости.

Ее мама, маленькая, нежная, слабая, всегда восхищалась людьми стойкими и смелыми.

— Каждому из нас, — сказала она как-то Лалите, — суждено совершить в жизни какие-то важные дела, но самые трудные из них требуют не физической силы, а усилий ума и воли.

Раздумывая над этими словами, Лалита пришла к выводу, что позволить мачехе убить себя было бы самым простым и трусливым выходом из того невыносимого положения, в котором она оказалась после смерти папы. Прожив уже два года с мачехой, Лалита все еще не могла поверить в то, что ее каждодневная пытка является реальностью, а не ночным кошмаром.

Размышляя о своем детстве, Лалита вспоминала череду лет, напоенных светом солнца и радости. Семья Стадли не была безмерно богата, и они могли себе позволить далеко не все, о чем мечтали, но материальные затруднения не заслоняли собой той радости, которую все члены семьи испытывали от общения друг с другом.

Ее отца, крупного, доброго, великодушного и доброжелательного мужчину с хорошим чувством юмора любили и уважали все: родные, домочадцы и просто работники его поместья. Когда Лалита подросла, она поняла, что именно доброта и милосердие не позволили ему разбогатеть. Отец просто не мог подать в суд жалобу на арендатора-неплательщика и лишить его имущества, не мог он и выселить должника со своей собственной земли. Как бы стесняясь своего мягкосердечия, он частенько говаривал:

— Я чувствую, что должен дать ему еще шанс. Поэтому в доме никогда не было денег ни на ремонт, ни на новый инструмент, ни даже на безделушки для Лалиты и ее матери. Но мама никогда не сердилась и не расстраивалась из-за безденежья.

— Я счастлива тем, что у меня замечательные муж и дочь, — часто повторяла она девочке. — Я люблю вас больше всех на свете!

Дом, в котором обитали Стадли, служил надежным убежищем от житейских бурь уже пятому поколению этой семьи. Поместье располагалось в некотором отдалении от усадеб других богатых людей, и Стадли редко принимали участие в провинциальных празднествах и балах, но, несмотря на это, жизнь их была полна и разнообразна.

Земли, на которых раскинулось имение мистера Стадли, были весьма плодородны и могли давать превосходный урожай, но вот беда — соседей у них почти не было, и общение было ограниченным.

— Когда ты подрастешь, мы обязательно вывезем тебя в свет, в Лондон. Ты будешь веселиться на балах, на праздниках, будешь посещать великосветские приемы. Когда я была молода, такая жизнь приводила меня в состояние восторга, — рассказывала дочке мама.

— Мама, но мне очень хорошо здесь, с тобой и с папой, — отвечала ей Лалита.

— Наверное, все мамы хотят, чтобы их дочери имели успех в свете, — задумчиво размышляла миссис Стадли, — тем не менее после брачного сезона в Лондоне я вернулась сюда и вышла замуж за человека, которого знала с детства.

Улыбнувшись, она добавила:

— Но именно выход в свет, знакомство с интересными и влиятельными людьми убедили меня в том, что единственным человеком, которого я люблю и с которым хотела бы провести всю оставшуюся жизнь, является твой отец.

— Мама, — заметила как-то Лалита, — тебе повезло в том, что земли твоих родителей граничили с имением папы, поэтому у тебя поклонник был почти на пороге дома. У нас соседей нет, нет и кавалера для меня.

— Что правда — то правда, — согласилась мама. — Именно поэтому, Лалита, мы должны экономить каждый пенни, чтобы, когда тебе исполнится семнадцать с половиной лет, ты могла бы выехать в свет и покорить его.

— Мама, но я никогда не буду такой красивой, как ты!

— Ты мне льстишь, — отвечала миссис Стадли.

— Папа мне говорил, что никого милее тебя не было и нет.

—Если ты сможешь повторить то же самое, когда вернешься из Лондона, я тебе поверю, — сказала миссис Стадли.

Но для Лалиты лондонские брачные сезоны так и не начались.