В то время Жан-Поль не осознавал еще, насколько глубоко влияние Кардена, и собственную вовлеченность в процесс созидания. Он рассказывает об этом так: «Нас заставляли создавать дизайн вещей, которые никогда не считались объектом интереса для дома моды: в студии рисовали эскизы салфеток, ковриков, кресел. Мы, ассистенты, участвовали в неформальных совещаниях, где делились нашими соображениями. Однажды я предложил сделать собачий ошейник со встроенными часами, на которые можно было бы поглядывать через зеркальный браслет. Ему не понравилось. В другой раз, во время сильного дождя, я увидел молодую пару, пытающуюся в ливень укрыться под одним-единственным плащом. Это подсказало мне идею двойного клеенчатого дождевика для новобрачных. Но и этот мой сумасшедший проект был отвергнут». Готье, эпигонствуя, все записывал. Десять лет спустя мы обнаруживаем у Жана Поля реконструкцию этого стиля руководства. «Экстравагантность поощрялась. Ничего здесь не шокировало и не пугало. В сущности, Пьер сам был бесконечно удивительным человеком, оригинальным и открытым в приятии всего того, что любой другой посчитал бы безумным. Он был моим учителем, он показал мне горизонты, к которым надо было направляться, и путь, по которому надо было идти. Он был лишен ужасной узколобости, присущей французской буржуазии. Все, от мала до велика, могли свободно делиться своими идеями. Тогда в числе его молодых стажеров оказался Филипп Старк[32]. Карден был даже, возможно, больше шоуменом, чем модельером. Например, он говорил: “Я хочу, чтобы это была коллекция для женщин, которые собираются на Луну”. Воображение его работало постоянно, идеи появлялись за секунды. Он работал с клеткой, кругами, диагоналями. Эскизы были так геометричны, так футуристичны, что в какой-то момент я спросил себя: где же во всем этом женщина?» Когда Жан-Поль впервые оказался на показе Кардена, его настолько восхитили сценография и оборудование, что он заплакал. И он, юный ассистент, которому было поручено объявлять манекенщицам их выход, попросту сбежал. Однако, увы, хорошего понемножку! Штат уже был более чем укомплектован. Карден не смог оставить у себя Готье. Впереди того ждали переход к Жаку Эстрелю и романтически-заунывные коллекции «прет-а-порте» из трикотажа, которые не оставят в его памяти никакого следа…

Семидесятые, время полной профессиональной занятости, благословенное время для честолюбивых людей, открывали для юного стилиста новые возможности. Модному дому «Пату» требовался ассистент. Жан-Поль отправился туда и получил место. Его начальника звали Мишель Гома. Бразды правления на улице Сен-Флорантен перешли к нему от Марка Боэна и Карла Лагерфельда. Можно себе представить, что испытал Готье, попав из огромных, прямо космических лабораторий на улице Мариньи, где царили приятный хаос и творческий беспорядок, в обшитые темным деревом комнаты здания на Сен-Флорантен, источавшие, словно где-нибудь в конце XIX века, аромат жасминовой пудры. Было от чего в смущении затаить дыхание. Такая перемена оказалась мучительна для современного молодого человека, видевшего своими глазами студенческие волнения 1968 года. Пату, называвший себя просто Жаном, являл собой прекрасный образчик персонажей романов Пруста. Эдакий высоколобый Сен-Лу с ясным взглядом. Потомок мастеров, специализировавшихся на выделке сафьяна и меховых изделий класса «люкс», воспитанный в замкнутом мире профессионалов, современник Поля Пуаре, Жан открыл собственный Дом моды 2 августа 1914 года, в день всеобщей мобилизации, вызванной вступлением Франции в войну с Германией. На следующий же день ему пришлось отправиться служить в качестве капитана зуавов в Восточной армии, сражавшейся в Дарданеллах. Непредвиденная задержка! Когда капитан Пату вернулся в Париж, он энергично наверстывал упущенное в течение тех безумных лет. Он оттачивал стиль шикарных эмансипированных девиц послевоенного времени и вообще активно участвовал в набиравшем обороты раскрепощении женщин. Женщины Пату кажутся сошедшими со страниц романов Фицджеральда. Они шествовали под руку с бесчисленными Гэтсби в смокингах в роскошных отелях Ривьеры. Они были изящными, стройными, взбалмошными и очень богатыми. Благодаря Пату их купальные костюмы выглядели как нечто особенное. На пляжах Антиба, Биаррица и Довиля купальщицы Пату демонстрировали точеные, как у ланей, ноги, облачившись в тонкие раздельные трико, с которых не спускала ревнивых глаз Шанель, затаившаяся в засаде в модном клубе «Планш». Великая Мадемуазель очень боялась тени, которую отбрасывал на весь Париж гуру с улицы Сен-Флорантен. Ее страшило количество имен знаменитостей в списке избранных, которых Пату завоевал. Из путешествия по Балканам он привез переливающиеся всеми цветами радуги набивные ткани. Нью-Йорк? Успешно проведя сделку с акциями и выиграв тендер на покупку здания, он обосновался на Пятой авеню.

В списке его именитых клиентов значились: княгиня Мария Павловна, любимица передовиц Жозефина Бейкер[33] и божественная Луиза Брукс. Любимая актриса Пабста[34], невесомая, почти прозрачная, волнующая сердца и умы икона немого кино, эта роковая женщина воплощала опасное очарование тех безумных лет. Она одевалась только у Пату. Такого вида детали невероятно вдохновляли девятнадцатилетнего юношу, который спустя пятьдесят лет попал в особняк на Сен-Флорантен, полный воспоминаний о блистательном прошлом. К тому же Жан-Поль поклонялся Лулу, некоронованной царице в истории кино, чье призрачное сияние озаряло тот небосвод, на котором царили потом Гарбо и Дитрих. Он восхищался Луизой Брукс задолго до того, как судьба привела его к Пату. Через шестьдесят лет после Пату и он тоже стал одевать всех богинь мира искусства своего времени. Большинство из них попало к нему как-то спонтанно. Вот Жюльет Бинош; сидя в своей ложе в Национальном театре в Лондоне и жуя песочное печенье, она рассказала о своем потрясающем знакомстве с Жан-Полем: «Это было в девяносто девятом году. Я узнала, что меня номинируют на “Оскар” за роль в фильме “Шоколад” Лассе Халльстрёма. Я не очень люблю вечерние платья. По правде говоря, я вообще не особо увлекаюсь Высокой модой. У меня есть помощница, которая вместо меня всем этим занимается. Но тогда, интуитивно, я завела с ней разговор о Готье, мне хотелось с ним познакомиться. Он согласился. Мы встретились, и я долго говорила с ним о Луизе Брукс, о месте, которое она занимает в моей жизни, о том, как она меня вдохновляет и помогает мне обогатить моих персонажей. А к тому же есть еще духи “Лулу”, названные в ее честь, которые я очень любила и которые очень удачно обыграла в одной рекламе… Жан-Поль принялся за работу. Мы часто созванивались. Он все проверял очень тщательно, это было наше общее дело, открытый диалог, и об этом времени у меня сохранились прекрасные воспоминания. Он проявлял исключительное великодушие, рисовал все новые и новые эскизы, пока не удостоверился, что я полностью довольна результатом. В итоге я получила восхитительное черное платье, украшенное жемчугом, и идеально подходящие к нему сапоги. Это решение оказалось неожиданным: словно француженку Лулу перенесли в Голливуд!»