Лейтенант копался, хлопал себя по карманам. Наконец отыскал ручку, торчащую из прорези в приборной панели машины.

Наконец Алексей написал номер, расписался, проставил время. Занятый бумагами, он не заметил, как мужчина в спецовке с металлическим ящичком в руках, в каких обычно носят инструменты, присел на корточки позади его машины. Он действовал ловко и быстро. Прикрывая собой ящичек, он распахнул его, и сноровисто что-то прилепил к днищу «Волги». Уже въехав на горку, Алексей в зеркало заднего вида увидел, как двое гаишников садятся в красные «Жигули», а мужчина в спецовке и с ящичком в руках пересекает дорогу. Ему показалось, что мужчина направляется именно к «Жигулям», что именно его ждут гаишники.

Но «Волга» Малютина уже спускалась с горы, и конец этой сцены Алексей наблюдать не мог.

Но он не ошибся. Мужчина и впрямь подошел к красным «Жигулям», сел на заднее сиденье. Машина развернулась и исчезла в одном из дворов.

Алексея встреча с гаишниками задержала ровно на пять минут, тех самых, которые определил для ожидания Малютин. Он уже готов был набрать номер, когда увидел под окном только что подъехавшую черную «Волгу».

— Вот и порядок.

Из спальни появилась жена, подала мужу портфель.

Малютин вышел на площадку, сел в лифт, а жена, как было заведено, прильнула к окну, чтобы успеть помахать рукой мужу, когда тот будет садиться в машину. И тут произошел взрыв. Жена Малютина даже не услышала его, она лишь увидела все, как в немом кино, затем ощутила, как вздрогнул дом. И возможно, если бы не тройные стеклопакеты в окнах с противоударной пленкой, ей бы изрезало лицо осколкам и Во всяком случае, в подъезде все стекла вылетели напрочь.

Взрыв и остановка лифта совпали. Когда створки лифта разошлись, Малютин увидел сорванную с петель дверь и яркий огонь, в котором лишь угадывался искореженный силуэт машины. Охранник, дежуривший у подъезда, лежал лицом вниз на ступеньках. Малютин на мгновение замер от неожиданности.

— Назад! — закричал второй охранник, выбежавший из-под лестницы, и толкнул Малютина вверх. В руках он сжимал пистолет. — Туда, Лев Петрович, быстрее! Наверх!

Прижмитесь к стене!

Во дворе уже слышались крики. А через четверть часа двор был заполнен милицией, пожарниками, стояла машина «Скорой помощи». Жена трясущимися руками пыталась налить себе корвалол, с ней случилась истерика. Сам Малютин сидел на кухне мрачнее тучи.

День с утра не задался. И солнце светит, и дождя нет, и деньги появились, и голова не болит. А все не так, ничего не радует, словно разлита в воздухе звенящая тревога.

Смотришь сквозь нее, как через тонированное стекло, как через запотевшие линзы очков, и сколько ни протирай их до зеркального блеска, ничего к лучшему не меняется. Только надел, и снова в глазах мерзкий туман, и слезы непроизвольно катятся по щекам.

«Чертовщина какая-то!» — держа в руках туфельку со сломанным каблуком, подумала Катя Ершова.

Очки она сроду не носила, разве что солнцезащитные.

Зрение у нее было идеальное. Но про мерзкие нравы оптики Катя знала не понаслышке: как-никак, десять лет она профессионально занималась фотографией, сотрудничая с самыми разными издательствами, как здесь, в России, так и за рубежом.

Она сама удивлялась, как это ей удается до сих пор держаться на плаву, входить в дюжину лучших фотографов России? А среди женщин равных ей не было. "Ничего особенного, вроде бы, не делаю, снимаю то, что снимают все. Но получается у меня почему-то гораздо лучше Может, у меня таланта побольше? А может, все это потому происходит, что, как говорят мои друзья и родители, мозги у меня набекрень? Хотя с мозгами у меня, вроде бы, все в порядке. А вот в делах сердечных мне патологически не везет. И, кстати, с каблуками тоже. Сколько раз обещала себе не надевать на деловые встречи шпильки! Надела бы, как всегда, джинсы, кроссовки, куртку, майку — и вперед.

Угораздило сегодня респектабельно одеться, захотелось блеснуть. Было бы перед кем! Они меня не за каблуки и длинные ноги ценят, а совершенно за другое — за негативы, за фотографии, точнее, за свежие идеи.

— Черт бы меня побрал! — бурчала тридцатилетняя женщина, держа в руках туфлю и пытаясь приладить отломанный каблук, хотя прекрасно понимала, что сделать это не удастся.

Рядом с Катей Ершовой остановился молодой парень.

Он осмотрел ее с ног до головы. Катя, как всякая женщина, взгляд мужчины почувствовала мгновенно. Она обернулась.

— Что, проблемы?

— Могу помочь.

— Вы сапожник? — нашлась Катя.

— Нет, я не сапожник, я компьютерщик.

— Компьютерщик? Тогда это не по вашей части.

Парень был приятный, может быть, чуть-чуть более нахальный, чем хотелось бы. Но идеалов в жизни не существует, совершенство бесконечно. Хорошую фотографию, как и хорошую кар гину, можно улучшать и улучшать.

— Так чем вы мне, собственно, можете помочь? — улыбнулась Катерина — Могу на руках отнести к своей машине, — широко улыбнулся парень — У меня дел невпроворот, до самого вечера, а тут еще этот каблук! И угораздило же меня…

— Что, туфли на каблуках надеть?

— Да. Не собиралась, но как-то так получилось.

— Наверное, на свидание спешили?

— Спешила, но уже опоздала, — Катя взглянула на часы, — и уже минут на пять.

— Может, вам помочь? Я на машине, — и парень провернул на указательном пальце ключ.

— Нет, спасибо, мне недалеко.

Катя сняла вторую туфлю и обе их протянула собеседнику.

— Что вы предлагаете?

— Свежее решение, — засмеялась Катя.

— Решения пока не вижу.

— Не сообразительный вы какой-то, хотя и предлагаете свои у слуги.

— Я же вам сказал, я не сапожник, приделать каблук не смогу.

— Отломайте второй, что может быть проще?

Туфельки были дорогие, итальянские, ручной работы.

Парень взялся за каблук и за подошву, но никак не мог решиться рвануть их в разные стороны, хотя силы на такое простое дело у него хватило бы с избытком.

— Да ломайте же, что вы медлите? Это вам не женскую руку ломать.

— Конечно, не руку, но жалко.

Каблук хрустнул. Парень проделал эту операцию с зажмуренными глазами.

— Вот, попробуйте.

— Что здесь пробовать? — Катя всунула ноги в туфельки, ставшие похожими на тапочки, посмотрела на каблуки, лежавшие на ладони у парня.

— Что с ними делать? — спросил он.

— Выбросить.