Через полчаса она уже подъезжала к поселку. Ей вежливо поклонился охранник, и она въехала под шлагбаум.

«Райское место», – подумала она. Сосны, елки, березы. Ровный, без единого бугорка, асфальт. Высокие, добротные заборы. Черепичные крыши домов, стоящих в глубине участков. Тишина и покой. Чистый воздух. Приличные, солидные соседи. Было бы жалко со всем этим расстаться.

Дачу она любила, всю стройку, все три года, ездила сюда через день, говорила, что теперь может получать диплом строителя. В доме сделала все так, как хотела: никакой современности, все – и мебель, и светильники, и ковры – покупала в комиссионках или по объявлению. Хотелось создать атмосферу «старой дачи», такой, какая была у деда в Хотькове. Получилось все именно так, как она мечтала. Буфеты, комоды, абажуры. Перевезла туда старые, любимые книги, старые, еще дедовские, чашки и тарелки, повесила на стены фотографии – черно-белые, уже слегка пожелтевшие – молодая мама, отец, любимые дед и бабуля. На столы постелила скатерти с бахромой. В доме было уютно, уютней, чем в московской квартире, где дизайном и ремонтом распоряжался муж, который любил помпезность – завитки на мебели, позолоту, лепнину на потолке. Ее это ужасно раздражало, а он радовался, как ребенок, компенсировал свое нищее и голодное детство. А вот дачу не полюбил, называл ее уголком старой девственницы. Да он туда практически и не ездил – построил охотничий домик где-то под Рузой и отдыхал там. Разумеется, со своей компанией.

Она достала пульт, нажала кнопку – ворота медленно, со скрипом открылись, и она въехала на участок и вышла из машины.

На земле еще лежали темные проплешины снега, но перед домом, на лужайке, уже пробивалась еле-еле светло-зеленая первая свежая травка. Она глубоко вздохнула, сняла очки, закрыла глаза и запрокинула лицо к солнцу.

В доме было тепло. Она раскрыла окна, разделась и принялась растапливать камин. Вкусно запахло деревом и смолой. Она включила музыку (Первый концерт Брамса), сняла куртку и кроссовки и принялась за уборку. Потом налила себе большую кружку чая, села у камина, укуталась в плед и стала смотреть на огонь.

К вечеру он, конечно, позвонил.

– Как ты там, не скучаешь?

Она хмыкнула: человек, привыкший к одиночеству, не очень понимает этот вопрос.

– Я приеду? – осторожно спросил он.

– Не сегодня, ладно? Не обижайся, о’кей? – попросила она.

Он не обиделся: ему ли привыкать?

Вечером она оделась и пошла гулять. Долго ходила по поселку и удивлялась тишине, вспоминая, как шумно и суетливо было на даче у деда. Днем дети гоняли по просеке на велосипедах, вечером ходили друг к другу в гости, пили чай, играли в лото или в карты. Поселок замирал только к самой ночи. А здесь на улице ни детей, ни собак, будто все вымерло, но почти в каждом доме горит свет, каждый в своей норе. Каждый ребенок на своем участке. Не с бабушкой – с няней. Родители отдыхают после тяжелого рабочего дня. Никому ни до кого нет дела. Будешь звать на помощь – оборешься. Что случись – только звонить на охрану. Частное, тщательно охраняемое пространство.

«И что мы от этого выиграли?» – загрустила она.

И подумала, что ей, в принципе, тоже никто не нужен. Никого у нее нет. Подруг растеряла, родные давно ушли. Остался один Леня. Верный паж и верный друг. На все времена. Только что ей до этого?

Она часто думала, как бы сложилась ее жизнь, выйди она замуж за Леню. Если бы тогда, в девятнадцать лет, она бы не влюбилась в своего будущего мужа. Хотя все это смешно. Конечно, она предпочла его – сильного, умного, красивого, самого успешного на всем курсе. Лучший баскетболист, черный пояс по модному тогда карате. А как он пел и играл на гитаре! Как замирали и обрывались неискушенные девичьи сердца! Синеглазый красавец под два метра ростом. Ему все давалось легко – спорт, учеба. Счастливчик, везунчик. На втором курсе подкатил к институту на новеньких «Жигулях». Все обомлели – ну, ты, Андрюшка, даешь! А он так легко, между прочим, сказал, что на тачку заработал летом на шабашке. Врал, конечно. Машину ему купили родители, но так было романтичней, и он по-прежнему оставался героем.

А Леня – что, собственно, Леня? Обычный тихий мальчик. Ничего примечательного. Только смотрит неотрывно глазами, полными любви и тоски. Конечно, она досталась не ему. Лучшая девочка курса, умница-красавица, комсомолка, спортсменка – что еще там из старого фильма? Конечно, она стала встречаться с Андреем. А как можно было устоять? Однажды, чуть припоздав (лекция уже началась), он вошел в аудиторию и на глазах у всех положил к ее ногам огромный букет ромашек. Девчонки от зависти побелели. А в другой раз привел пьяненького баяниста, прихватив его у метро. Тот вошел в аудиторию, раздувая мехи старого баяна, подошел к ней и запел чуть осипшим, но довольно сильным голосом «Бе са мэ мучо». Все, конечно, рухнули, даже преподаватель. Потом его вызвали в деканат, дали по шапке – так, слегка. А он, делая наивные глаза, объяснял замдекана, что завоевывал сердце любимой девушки. Его, конечно, простили.

Она сопротивлялась недолго, месяца три. Потом закружилось, завертелось. Они словно сошли с ума – не могли прожить друг без друга и полдня. На третьем курсе она залетела. Сказала ему. Он благородно ответил, что примет любое ее решение. Свадьба – значит, свадьба. Она оценила, но сделала аборт. Ей тогда казалось, что они все еще успеют. Впереди целая жизнь.

Но жизнь оказалась короче, чем она предполагала. Забеременеть больше не получилось, как ни старалась. Лет через восемь она ему предложила: уходи, ты молодой и здоровый мужик, у тебя все еще сложится.

Он отмахнулся: какая разница? Ему тогда было все равно, он начал создавать свою империю. Был так увлечен, что всех остальных проблем, кажется, не замечал. Предпочитал не замечать и ее слез и тоски, предлагал заняться чем-нибудь полезным – например, открыть свой магазин или турбюро. Она попробовала. Сначала вроде увлеклась, но очень быстро надоело. Он ее свободу не ограничивал. Хочешь – сиди дома, хочешь – работай, хочешь – путешествуй. Весь мир как на ладони. В деньгах проблем нет. Загородный дом, квартира в центре, машина, прислуга. Спа-салоны, маникюр, педикюр. Тренеры, массажисты. Тысячи женщин, бьющихся за кусок хлеба, позавидовали бы ей. Она это понимала, но все равно казалось, что проживает не свою жизнь. И ведь даже пожаловаться было стыдно. Да и кому? Кто бы ее понял и не осудил? От тоски и отчаяния позвонила своей школьной подружке. Встретились. Посидели в кафе. Та торопилась и смотрела на часы. Объяснила: муж, дети, ужин, уроки. Посетовала, что совсем нет времени. На прощанье положила свою руку на ее и, вздохнув, сказала: «Мне бы твои заботы!» С осуждением сказала, не по-доброму. Но она ее поняла и не осудила. Понимала, что все ее проблемы обычной работающей семейной женщине кажутся незначительными и надуманными. Вспомнила, как подруга мечтала: «Мне бы полгодика пожить твоей жизнью!» Что после этого скажешь? Что ни скажи, будешь выглядеть наглой и зажравшейся дурой. В общем, с подругой этой она больше не встречалась – оно и понятно.

Иногда она созванивалась с Леней. Встречались где-нибудь в центре, обедали, гуляли. Она его тревожно спрашивала: