Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Можешь плакать, – спокойно позволил он. – Нет для профайлера ничего хуже, чем слезы, загнанные глубоко внутрь.
Она словно только этого позволения и ждала. Таиса опустилась на диван и разрыдалась, спрятав лицо в ладонях. Вера, заглянувшая в комнату, ничего не сказала. Она бросила на мужа вопросительный взгляд, Николай кивнул, без слов подтверждая, что успокоительное сейчас будет нелишним.
Он не торопил ученицу, ждал, пока ужас ослабит хватку. Он знал, что Таиса постепенно придет в себя, и оказался прав. Сначала сбивчиво, а потом все понятней и ровнее она рассказала жуткую историю того, как совсем еще молодой парень погиб на глазах собственной матери.
– До нее даже капли крови долетели, – завершила Таиса. Под конец она больше не плакала, только всхлипывала, справляясь с последними отзвуками нервного срыва. – Я не сразу заметила… А она – сразу. Совсем немного, но… Это же кровь ее ребенка! Единственного сына! На нее страшно было смотреть… Ее в больницу увезли… А я все думаю: Господи, если бы я пришла на час раньше, всего на какой-то час!..
– Нет, – жестко прервал ее Николай. – Эти мысли оставь сразу, пользы они никому не принесут. В том, что случилось, нет твоей вины – и его матери тоже.
– Но я была так близко, Николай Сергеевич… Я могла бы…
– И снова, Таиса: нет. Ты могла бы прийти на час раньше. А могла бы договориться о встрече на день позже, тогда ты вообще не узнала бы всю историю. Могло сложиться и так, что ты поговорила бы с ним, а потом он все равно сделал бы то, что сделал, потому что по-настоящему серьезные проблемы одним разговором не решаются. Но ты пришла поговорить со мной не об этом.
Он не спрашивал ее, он и так все знал. Сейчас Таиса имела полное право на слезы и боль. Однако они оба понимали, что она преодолела бы это и сама, она была достаточно сильна для такого. И все же она поспешила не к себе, а сюда.
– Я бы хотела взяться за это дело, – твердо произнесла Таиса. – Я понимаю, задания мне даете вы, и то, что произошло с Сережей… оно не укладывается в привычную работу профайлера…
– Почему же? Если судить по тому, что ты мне рассказала, повод для проверки есть. Работа профайлера, как ты уже знаешь, это не только поиск маньяков. Это изучение преступлений, в которых значительную роль сыграл психологический фактор. Именно с этим мы и имеем дело здесь: с преступлением, причина которого кроется внутри.
– Полиция считает, что это самоубийство…
– А разве самоубийство – не преступление? Это противоестественная смерть, и тебе следует знать причину. Возможно, дело в психическом расстройстве, которое не было вовремя диагностировано и привело к трагическому результату. Но то, о чем ты мне рассказала, намекает, что речь вполне может идти о доведении до самоубийства.
– Да, я… Я тоже об этом подумала.
– Тогда думай дальше, – позволил Николай. – Займись этим, никаких других заданий я тебе давать не буду. Оплаты, естественно, не жди, но вряд ли это станет для тебя проблемой.
– Не станет.
– Это сложное дело, как раз те знания, которые тебе нужны. У меня ты всегда получишь консультацию, если будет нужно. Я вижу, что ты это дело просто так не оставишь, и я готов тебе помочь.
Она еще посидела с ним, выпила чай, который принесла Вера, под конец даже улыбалась. Ушла Таиса ближе к вечеру. Николай через окно наблюдал, как она покидает его двор, и думал о том, что оставлять учеников без присмотра, пожалуй, еще рановато.
* * *Утром в постели обнаружился приятный бонус в виде голой молодой женщины. Гарик решил, что такими подарками судьбы нужно пользоваться – ведь женщина проснулась в хорошем настроении и была совсем не против столь бодрого начала дня.
Когда все закончилось, Гарик лениво растянулся на кровати и сосредоточился всего на одном вопросе: как же эту красавицу звать-то? Ирония заключалась в том, что ее настоящее имя он помнил – Люба, вот только сама женщина это имя терпеть не могла. Ныне она всем представлялась творческим псевдонимом, который использовала и в личной жизни. Гарик помнил, что псевдоним этот она выбрала по названию известного косметического бренда, поскольку работала визажистом, она сама об этом говорила. Только вот какого? Какие вообще бывают?..
– Шарлотта, – вдруг сказала она.
Женщина повернулась на бок и с любопытством разглядывала Гарика. Прикрыться простыней она даже не потрудилась, они ведь не в фильме для детей до шестнадцати снимались, где все прячут под тканью ровно то, что нужно.
– Чего? – растерялся Гарик.
– Меня нужно звать Шарлотта.
– Ничего себе… Ты теперь и мысли читаешь?
– Нет, просто если у мужика такое выражение лица после секса, он или вспоминает имя женщины, или ее возраст, или пытается доказать теорему Ферма. Мой возраст тебе без надобности, и ты гуманитарий, что оставляет только один вариант.
Дурой Шарлотта не была, просто притворялась так удачно, что Гарик порой забывал, насколько она умна. Ей это было нужно для карьеры: бодрое чириканье перед камерой приносило куда больше подписчиц, чем рассуждение на серьезные темы.
Но Гарику она нравилась как раз потому, что была намного умнее других его любовниц. Они встречались редко, когда обоим хотелось расслабиться – и обоим позволяло время. Вчера так и вовсе случайно пересеклись в клубе, все закрутилось, ну а окончание дня Гарик помнил смутно. Утро получилось куда приятней, чем утонувшая в беспамятстве ночь, даже несмотря на легкое похмелье.
– Подловила, – признал он. – Но я в твоей гениальности не сомневался.
– Я тоже, – фыркнула она. – Слушай, Дембровский, а ты не хочешь на мне жениться?
– На кой?
– Ну, тебе все равно, а мне уже тридцать. Ты меня не сильно бесишь. Так почему нет?
– Нельзя мне. У меня даже хомяки не выживают, куда мне еще и жену заводить?
– Свинья ты, Гарик, – вздохнула Шарлотта. Впрочем, объявила она об этом беззлобно. – Я в душ. Полотенца у тебя где?
– Вообще без понятия. Что найдешь, тем и вытирайся.
Шарлотта укоризненно покачала головой, но отчитывать его не стала, знала, что бесполезно. Гарик проводил ее взглядом до ванной и еще раз задумался над предложением. В принципе, Шарлотта и правда была отличной кандидатурой: красивая, умная, зарабатывает неплохо, мозги выносить, по идее, не должна… Он бы даже согласился, если бы нашел хоть один аргумент в пользу официального