и продумывали наши планы на уикенд. Мы ухитрились с ней объездить все окрестности этого городка на каком-то очень смешном автомобиле, вмещающем всего двух человек. Ещё раз убедились в том, на сколько ужасна английская кухня во всех её нюансах и подробностях. Ухитрились съесть за эти два месяца огромное количество фастфуда и не располнеть.

Но в памяти навсегда осталось не это. Мне за помнилось лишь то, с какой жаждой и страстью мы всё время в то лето занимались сексом. Предлоги для этого мы выдумывали разные и всякие. То нам было холодно, и мы хотели согреться. То за окном шёл дождь и навевал такую грусть, что только секс мог стать прекрасным лекарством от всей этой мути. То нам было просто скучно, хотелось ярких эмоций, и только секс был способен их нам подарить. Словом, причин и поводов было более чем достаточно. Секс был нашим спасением, нашим досугом, нашей наградой… А ещё он дарил нам веру в то, что он поможет нам не потерять друг друга. И не умереть от тоски в этой унылой английской действительности.

Пока я был на занятиях, она тоже посещала какие-то странные курсы, которые якобы должны были помочь ей избавиться от американского акцента и привить ей то ли кембриджское, то ли оксфордское произношение. Все эти её желания придать блеск своему английскому вызывали у меня гомерический хохот и были предметом моих постоянных шуток над ней. Она слабо отбивалась от всего этого. У неё был железный аргумент:

— У каждого из нас свои слабости. Прости и по старайся понять.

Мы вернулись в Стамбул. Мой английский стал почти безупречным. Но тем не менее, в течение всего учебного года она меня продолжала учить и воспитывать. Просвещала. Пыталась расширить горизонты моего восприятия мира. Возила меня в Венецию, Париж, Рим… Спонтанно. Могла в пятницу просто за брать меня с занятий и сразу направиться в аэропорт. Ближайший рейс и определял город, в который мы отправлялись.

Вот так налегке, с одной дамской сумочкой в её руках и рюкзаком, болтающимся за моей спиной, мы могли провести пару дней, созерцая картины в самых знаменитых музеях мира, кормя голубей на площадях и удивляя администраторов отелей тем, что у их постояльцев вообще нет никакого багажа, а все необходимые им мелочи они покупают в ближайшей лавке или же заказывают по интернету.

Она была настолько приятным в общении человеком, что рядом с ней я впервые в жизни почувствовал всю лёгкость бытия. Я был самим собой, и это было прекрасно. Она, в свою очередь, принимала меня таким, какой я есть. Мне она казалась посланницей небес, предназначенной вознаградить меня за то, что я был лишён с самого рождения материнской ласки и отцовской любви. Она сумела стать для меня всем. Я же стал просто её тенью.

А ещё человеком, который был безумно счастлив. Здесь и сейчас. Меня удивляло то, что она всё время покупала книги. Делала она это не только в Стамбуле, но и практически во всех наших европейских вылазках. Я никогда не мог понять её привязанности к бумажным книгам. Мне гораздо проще было находить информацию в интернете. Но постепенно она смогла заразить меня этой своей страстью. В моей студии появились полки, на которых лежало множество художественных альбомов. Иногда мы устраивались на моём крошечном диванчике и листали вдвоём всё это новообретённое богатство. Хотя мне гораздо больше нравилось выводить всё это буйство красок на экран.

У неё было фантастическое свойство преображать любую поступающую в её мозг информацию в какое-то собственное понимание многих явлений и фактов. Вдруг она могла после бурного секса прочитать мне какое-то стихотворение Назима Хикмета о девушке, погибшей в Хиросиме. И тут же начать сокрушаться о том, что одно из лучших полотен Ван Гога с подсолнухами погибло в Японии в результате бомбёжек во время Второй мировой войны.

После этих её импровизаций и откровений я набрасывался на неё как голодный волк. Казалось, я уже подсел на эту иглу и мои сексуальные аппетиты должны были притупиться. Но этого не происходило. Мне казалось, что только занимаясь с ней сексом, я чувствую себя по-настоящему живым.

Для неё, с её космополитическим окружением, не было ничего невозможного в мире искусства. Она открыто смеялась над попытками тех, кто пытался всучить миру некий суррогат под видом настоящего искусства. А все эти работы, анализирующие современные течения в искусстве, она считала жалкими потугами искусствоведов понять то, что изначально им понять не дано.

Благодаря ей я познакомился с Энди Уорхолом. Понял, в чём заключается суть шелкографии и даже освоил эту технику. Я научился понимать современное искусство. Она долго и нудно пыталась мне объяснить, что все эти разговоры о том, что каждый человек рождается художником, являются просто бредом сивой кобылы. Она много смеялась над всем тем, что называла псевдоискусством, и была убеждена в том, что все эти бесконечные игры в инсталляции — просто напрасная трата времени. Благодаря ей я на чал понимать суть постмодернизма.

— Миссия художника не всегда сводится к тому, что он хочет отразить на холсте. В современном мире иногда художник вынужден брать на себя некие социальные функции. Именно поэтому он и выступает, порой, как шаман, целитель, врач и учитель. А порой воплощает всё это в одном лице.

Я выслушивал все эти её парадоксальные высказывания без всяких комментариев. Если и не смеялся ей в лицо, то про себя думал, что, как мне говорили в детстве, «мухи должны быть отдельно, а варенье отдельно». Но, независимо от того, что я думал, в конце концов, все эти буквально впихнутые в меня новые знания начали видоизменять мою живопись. Это было очень странно и необычно. Мне казалось, что я теряю опору. Я начал писать абсолютно новые вещи, а их никто не понимал. Мои педагоги кривили свои лица и просто никак это не комментировали. Друзья же называли всё это отстоем.

Именно в этот момент она и провела мою выставку в одной из лучших галерей Стамбула. Её неожиданный успех принёс мне определённую известность. Отныне в мире искусства я начинал становиться узнаваемым человеком. Всё это было столь необычно для меня, что вначале я хотел убежать и спрятаться от всего этого. Но она не позволила мне это сделать.

А потом наступил тот самый день, когда мы с ней сразу же после обеда поехали в ту самую галерею, где висели мои картины. И прямо с порога нас ошарашило чьё-то