— А я уж думал, порвал он вас там, — обиженно сказал здоровила.

— А? Нет, — Дым плеснул в лицо невидимой водой.

— А этот с вами кто? — уставился кузнец на Янтаря. Дым наклонил голову к плечу, разглядывая спутника так, будто видел впервые:

— А… человек один. Забрел на болота и… попался, — лекарь почти беззвучно хмыкнул. — Оборотень его в логовище держал. Видать, хотел употребить с голодухи. Чуть вовсе не убил. Ну, так мы его спасли заодно… Эриль, она такая, завсегда спасет.

Янтарь только глазами хлопнул, речь у него отнялась.

Кузнец откашлялся:

— Гм… да… Недаром тебя спасительницей кличут. Заготовки принесли?

Эриль, не открывая глаз, наугад подтолкнула носком сапога клинки, обернутые мешковиной.

— Ну, коли вправду оборотня сложили…

Мастер Матей утопал, заскрипев воротами, и отсутствовал, казалось, целую вечность. Должно быть, раскапывал в углу обещанное серебро.

Дыму попробовал деньги на зуб и, повозившись в сумке, упрятал к наконечнику из серебра. Кузнец же потряс Эриль за плечо. Она болезненно сморщилась и, наконец, открыла глаза.

— Держи, — Матей подал ей меч в потертых ножнах. — Еще надо чего?

— Баньку бы, — лекарь молитвенно посмотрел на чистое небо. — Вишь, извозились как в твоем болоте. На краду кладут краше.

Оценил высоту солнца над окоемом.

— А то так есть хочется, что переночевать негде.

— Угу, — буркнул Матей. — Скажите Сойке в деревне, она спроворит.

И без лишних слов вернулся к работе.

— Дай хоть глянуть, что он тебе вынес, — тут же пристал к подруге Дым.

— А ты разве разбираешься? — уронил Янтарь.

Эриль потянула из ножен меч — короткий, прямой, с простой крестовиной и обмотанным полоской кожи череном. Отполированный до блеска клинок слабо отсвечивал голубым.

— Парный тому, что… пропал, — она сглотнула.

— Вернем, — отозвался Дым без малейшего сомнения и протянул руку Янтарю. — Ну, идем. А то как бы без обеда не остаться…

На столбах, подпирающих заднюю калитку в усадьбу кузнеца, болтались волчьи черепа. Янтарь оглядел их, ядовито хмыкнул и толкнул створку. Двор оказался, неуютным, неприглядным и пустым. То есть, рылись в полувскопанном огороде под яблонями и вишнями курицы и возлежал в мяте под окошками котяра невероятных размеров. А людей — не было.

Громко взлаяв, кинулась под ноги гостям собачонка-звоночек, но тут же осела на хвост и стала отползать, издавая придушенные хрипы. Янтарь еще гаже оскалился и прошел по меже между грядами к дому. За окном что-то мелькнуло, колыхнулась занавеска, и опять снизошло жутковатое спокойствие, разорванное громким Дымовым: «Кыс-кыс». Котяра в мяте потянулся: плюя и на лекаря, и на оборотня, и легким прыжком ушел на крышу дровяника. Лекарь обиженно посопел и потянул за щеколду. В сенях витал мучной и картофельный дух, было прохладно и сумеречно. Эриль запнулась о свиное корыто, и в треугольном закроме напротив двери зашуршала зерном спугнутая мышь.

Гости постучались, помедлили, разглядывая между стропилами пыльные лучи, и хотя никто не отозвался, вошли. Сойка сидела у окна. Подпирая подбородок ладонью, теребя растрепанную косу. Громко сопела, прикидывалась, что никого не замечает и что самое важное происходит во дворе, а не в доме у нее за спиной.

— Торарин в помощь, хозяюшка.

Сойка дернула плечом — точно муху отгоняла.

Съестным в доме не пахло. Лицо лекаря вытянулось, но при взгляде на кровать — здоровый короб на половину комнаты с резными спинками и грудой пышных подушек — снова расцвело.

Дым прямо-таки пожирал кровать взором, воображая, должно быть, как растянется на сеннике, хрустком и колком от вылезающих травинок. Как засопит, обнимая все подушки разом, свернувшись под серо-белой, полосатой, словно кошка, периной. К полосатым кошкам маг бывал особенно нежен.

А может, не один будет греть и мять постель. С конопатой Сойкой не слюбится, так не последняя девица на село. От мыслей этих он лукаво разулыбался, так что морщинки собрались у глаз, заставив потрескаться присохшую грязь, а губы растянулись до ушей. Лекарь жмурился и только что не мурлыкал, приговаривая:

— Это вам не на муравейнике; не в грязи ночевать…

— Угу. Вот оно, счастье.

Пока мужчины презрительно фыркали друг на друга, Эриль подошла к ритуальной чаше в углу, над которой покачивался искусно выкованный кораблик с огоньком внутри. Омочила кончики пальцев, плеснула в лицо.

Позади Сойка брякнула заслонкой печи, вытянула на стол котелок. По комнате поплыл мясной и капустный дух. Девица громко, напоказ, закашлялась, зажала рот углом платка, накинутого на плечи, и сиганула к окну. Поддев плахту с сорочкой, встала на лавку круглыми коленями. Мелькнуло молочное бедро.

Янтарь, скривившись, опустил глаза. Эриль приподняла бровь. А Дым шагнул к прелестнице.

— И?

— Поговорить нужно.

— Говори.

— При них?

— А что?

— Стыдно мне, — щеки Сойки зарделись. Впрочем, рыжие всегда легко краснеют.

— Нам выйти? — оборотень задумчиво черпанул ложкой из котелка и подул, чтобы скорей остыло.

— Сидите, — лекарь подхватил рыжуху под руку и вывел в сени, оставив дверь приоткрытой. Там Сойка сразу же попыталась пасть ему на грудь. Дым отстранился:

— Так, давай без этого. Я злой, когда голодный. Да и в баньке попариться хотелось бы. Неделя на холодном болоте — так и захворать недолго.

Девушка громко всхлипнула и засопела.

— Ты меня совсем не любишь? А ведь кралей и лапушкой звал…

Эриль с оборотнем, всерьез принявшиеся за тушеную капусту, обменялись смешливыми взглядами.

— Давай ближе к телу.

— Да куда уж ближе? Чижолая я!

Упало молчание.

— Если ты полагаешь, что я младенчиков извожу… — с угрозой начал Дым.

— Я замуж за тебя хочу!

В сенях что-то брякнуло. Янтарь уронил ложку и закрыл лицо ладонями. Эриль неодобрительно покачала головой.

— Так, рыжая! Я жениться не хочу и не собираюсь, — пробасил лекарь сурово и откашлялся. — Ни на тебе, ни на ком-либо еще.

— А за амбар…

— А за амбар ты шла по взаимному согласию.

— Но ребеночек…

— Я лекарь, милая, — загромыхал Дым — Я на сажень в землю вижу! Как миловались мы — прошла неделя, а пузо у тебя все три…

— Ой!.. Тятенька меня убьет!

— А ты это юнцу тому прыщавому скажи, с которым в кустах пыхтела. Подозреваю, он и есть отец.

— Так не будешь жениться? — провизжала Сойка, срывая голос. — Ну так сам себе баню готовь, кровосос! — и выскочила из дому, хлопнув увесистой дверью.

Совсем не сразу лекарь воротился в комнату. Он пыхтел и бурчал словно бы про себя:

— Вот кошка ошпаренная! — и сразу направился к столу. Но не успел схватиться за ложку, как Эриль огорошила вопросом, сердито сузив глаза:

— Ты ей говорил, что волшебник?

— Я? Не! Сама себе вбила в голову.