– Не так уж мало делать придется, – осторожно сказал Сергей.

– Тут вам не столица, – веско ответил Кац. – Коммунальное хозяйство большое, но строения в большинстве или частные, или к другим ведомствам относятся. Так что клиенты наши в основном парикмахерские, чайные, похоронные бюро да магазины. Ну и жилые строения, которые городом сдаются внаем. Я бы вам другую работу предложил, например, транспортный подотдел нуждается или водоснабжения, но опыта у вас нет, тут образование специальное требуется. Так что начнете вы с резервного фонда, который простаивает, и потихоньку, может, недельки через две-три, будете уже и к нэпманам заглядывать.

– Это я справлюсь.

– Не сомневаюсь. Остальные инспекторы у нас давно работают, тонкости знают, и вы освоитесь. А пока начните с малого. Зайти во вверенное помещение, посмотреть, что и как, не обвалился ли потолок или не затопило ли подвал, не собираются ли элементы деклассированные, ордера не имеющие, тут любой сможет. В пинкертонов, молодой человек, играть не нужно, один вон таки поиграл, так теперь на погосте табличка с его именем нарисована. Так что вливайтесь в работу, товарищ, сегодня же дадим койку в фабричном общежитии, в исполком сходите – они вам талоны оформят на питание. В столовой, я вам по секрету доложу, готовят не очень, так что настоятельно советую продуктами взять. Сегодня отдыхайте, осмотритесь, что и как, и с завтрашнего дня в бой. Первую неделю с Афанасием Лазаревичем походите, а потом уже самостоятельно.

– Думаете, вникну за неделю? – Сергей улыбнулся.

– Молодой человек, – Кац вернул ему улыбку вместе с очередным клубом дыма, – революция прикажет, и мы справимся с чем угодно. Табачок нравится? У Ковальского в кооперативной лавке, по червонцу фунт. Дерет, зараза, в три шкуры, но товар того стоит.

– Да я больше папироски смолю, Фабрики имени товарища Урицкого.

– Трубочный табак и папиросный – две большие разницы, но как будет угодно. Встретимся завтра в восемь утра, товарищ, я вас Афанасию нарисую, и тогда уже с почином, – Кац поднялся, подошел к двери, приоткрыл ее: – Зинаида Ильинична!

Неожиданно громкий возглас Каца заставил Травина вздрогнуть. Второй раз он содрогнулся, когда в кабинет неторопливо вплыла дама шикарных объемов, казалось, еще чуть-чуть, и войдет она вместе с дверной коробкой. Мощная грудь и не менее мощный зад покоились на монументальных ногах, и талией по причине ее отсутствия не разделялись.

– Зинаида Ильинична, – Кац разве что слюну от вожделения не пустил, – вот товарищ из Москвы, Травин Сергей Олегович, будет у нас работать. Надо организовать ему жилье, направить в профком за талонами на питание и передать Афанасию Лазаревичу.

– Он завтра будет, – сквозь губу процедила женщина, снисходительно глядя на начальника. На Травина она взглянула мельком, но заинтересованно, отчего Сергей попытался вжаться в стул.

– Вот завтра и передадите, – Кац этот взгляд заметил, и он ему не понравился. Вытер платком лоб, протер очки. – До свидания, товарищ.

– И вам не болеть, – отчего-то сказал Сергей, бочком пробираясь мимо женщины. Та, оценив его потуги сбежать, только снисходительно усмехнулась.

1913 год

Офицерская воздухоплавательная школа,

Гатчина

На летном поле стояли два биплана Вегенера. Сам авиаконструктор, капитан Вегенер, сидел на низенькой табуреточке возле кучи железяк, аккуратно разложенных на белой простыне. Рядом с ним высокий белобрысый парнишка, на вид лет четырнадцати, пытался засунуть шестеренку в почти уже готовый узел.

– Ты поаккуратнее, – Вегенер сосредоточенно смотрел на запасные части, словно они силой его взгляда должны были сами собраться в какой-то очень нужный для биплана элемент. – Нежнее, это же техника, к ней как к барышне надо, с пониманием и лаской.

Парнишка покраснел, ему на самом деле было всего двенадцать, и о барышнях он имел довольно смутное представление.

– Ничего, подрастешь еще, узнаешь, что почем. Вон твой отец идет, сегодня очередной вылет у него?

– Да, на Меллере.

– Что-то сдал штабс-капитан, врачи что говорят?

– Только руками разводят, – парнишка сплюнул на землю, – коновалы. Порошками пичкают, клизмы ставят, а все без толку. Александр Николаевич, вот почему доктора сами не знают, что делают? Вот самолет, в небо летает, мы его можем собрать и разобрать, из двух один сделать, еще лучше, чем были, чудо ведь, а организм человеческий, он же проще гораздо, чего там, сердце да печень с почками?

– Потому что, Сергей, самолет люди построили, а человек – дитя Божье, а значит, не постичь нам нашей собственной сути никогда. Уяснил?

– Нет, не пойму я. Мы же как птицы теперь летать можем, считай, то, что Бог дал, мы превзошли.

– Подрастешь, поймешь. Сие не для таких недорослей, тут опыт жизненный нужен. Нет на этом свете ничего более сложного, чем человеческое существо. Ну а пока мы должны с этим регулятором закончить, так что не отвлекайся.

…Вспышка, приступ головной боли накатил ожидаемо, но от этого не менее сильно.

1927 год

Рогожск, Московская губерния

– Это что за здание?

Заколоченный досками большой одноэтажный дом в конце Рабочей улицы, кирпичный, с большим чердаком и пристроенным флигелем проходил по документам как жилое строение. Сергей посмотрел покрытый печатными знаками лист, там ничего конкретного не содержалось.

– Чего его не сдадут под квартиры? Место хорошее, от вокзала недалеко, почти центр города, считай.

Афанасий Лазаревич, невысокий, слегка полноватый немолодой уже человек, только усмехнулся.

– Чудак ты, Сережа, – сказал он. – Такое в бумагах не напишут. Нэпман тут жил, Абрикосов фамилия, ничего особенного, мелкий торгаш, товар покупал на ткацкой мануфактуре и перепродавал, так его вместе с женой тут и порешили. Я сам не видел, говорят, топорами их на части разрубили, кровищи было столько, что все половицы пропитала, и полы теперь перестилать нужно.

– Кто сделал, неизвестно?

– Кто ж знает, следствие два месяца продолжалось, никого не нашли. Небось, кому-то дорогу перешел, или деньги водились в доме, в городе у нас пока спокойно, а вот в остальном уезде шалят, за копейку убить могут. Пометь-ка у себя – забор покосился, в ненадлежащем состоянии. Видишь, штакетины оторваны, и столб один ушел вбок. Сгнил, наверное.

– Чинить надо?

– Нет, просто пометь. Кто ж этим заниматься будет, деньги и так скудно выделяются. Вот найдутся жильцы когда-нибудь, назначат управдома, он и займется.

– А чего не заселяется никто?

– Дурак, – Афанасий Лазаревич вздохнул. – Говорю ж тебе, убили тут семейку целую. С тех пор полгода прошло, никто и близко не подходит. Пробовали одного инженера заселить, так он в Баку сбежал через день, говорил – призраки тут живут, отрубленные головы по воздуху плавают.