— Ах так?! Ну что ж, тогда мне придется серьезно подумать, прежде чем разрешить тебе жениться на этой девушке.

Долгое время я молчу, затаив дыхание и ошарашенно озираясь. Неужели она в самом деле так сказала? Ну да, точно, не перепутал же я… Ну ладно, так или иначе, даже если и не сказала, то вполне могла.

Я начинаю визжать.

— Все! Все! Все! — Мой кулак пробил огромную дыру в кухонной двери, рука окрасилась кровью.

— Ты пока еще мой сын, и всегда им останешься, а дети должны слушаться свою мать. Приведи домой девушку, которую я сочту подходящей, — и только тогда я тебя отпущу, ни минутой раньше!

— Что значит «отпущу»? Я не твоя собственность! — пытаюсь вставить я, однако мать продолжает бубнить, не обращая никакого внимания на мои слова.

— Извини, ты, конечно, скажешь, что это не совсем справедливо, но я лучше знаю, что тебе нужно. И пусть мне говорят, что я слишком опекаю своего ребенка, я в своем праве!

— Я не ребенок! — ору я изо всех сил. Рука отчаянно болит, повсюду брызги крови.

Хоть убейте, не помню, чтобы меня как-то особенно опекали, когда я на самом деле был ребенком. Я просиживал целые ночи на ступеньках пабов, пока мамаша развлекалась внутри с очередным «дядей». Чаще всего меня вообще не замечали. Зато хорошо помню, как все эти парни, один за другим, уходя по утрам, когда мать еще спала, потихоньку очищали мою свинью-копилку. Да-да, именно так, а я ничего не мог поделать — только смотрел. У бедной свинки побывало в спине больше ножей, чем у Юлия Цезаря.

Поймите, я не для того об этом рассказываю, чтобы вы достали платочек и утерли мне слезы — что было, то было, и хрен с ней, со свинкой и ее розовым бантиком на шее! Я просто хочу, чтобы вы поняли, каково мне слышать про чрезмерную опеку. Вспоминать прошлое и бросать обвинения нет смысла: мамаша уже ничего не воспримет, она убеждена, что образцово выполняет родительский долг, а жестокий и несправедливый мир не хочет простить ей одну-единственную ошибку, совершенную в молодости. Ту самую, за которую я плачу с процентами всю свою жизнь.

— Дженет! — внезапно восклицает она. — Так ее зовут Дженет? Замечательное имя!

Как она узнала? Разве я что-то говорил? Неужели я так вопил и бесновался, что оно случайно вырвалось?

— Когда я ее увижу, эту Дженет? Ну когда же?

— Никогда! — рычу я в бешенстве. — Никогда ты ее не увидишь!

— Ты мог бы привести ее в среду. Я испеку торт и найду все твои детские фотографии, — радостно лопочет мать. — Расскажу ей, как ты пачкал пеленки, и о том, как я всегда знала, что ты налил в штаны, потому что ты сразу затихал и прятался за телевизор. О да, я все про тебя расскажу, чтобы бедняжка знала, с каким мальчишкой связалась! Посмотрим, захочется ли ей после этого выйти за тебя!

Она почему-то всегда так говорит — и еще ждет, чтобы я кого-то привел!

Ладно, Дженет она все равно никогда не увидит, так что какой смысл расстраиваться.

— Ты никогда с ней не встретишься, — говорю я с улыбкой.

— Не говори ерунды, я должна ее видеть. Так или иначе, я же увижу ее на свадьбе!

— Нет, никогда. — Я широко ухмыляюсь.

— Не говори глупостей!

— Никогда, — задумчиво повторяю я, кивая головой.

Некоторое время мать молча смотрит на меня, потом с отвращением закатывает глаза.

— Ох, Иан, ты что, убил ее?

— Точно. Вышиб ей мозги! Тебе стоило поглядеть.

— Боже мой, опять! — вздыхает мать, грустно качая головой.

— Что значит «опять»? Ты говоришь, как будто я все время этим занимаюсь. На самом деле всего лишь второй раз.

— Иан, послушай, ты должен прекратить эти убийства. Ты никогда не сможешь завести семью, если будешь хвататься за пистолет, чуть что не так! Вот отец твой никогда никого не убивал!

— О чем ты говоришь, он же воевал в Корее! Укокошил хрен знает сколько народу.

— То были китайцы, они не в счет. Я говорю о настоящих, нормальных людях. Нехорошо, Иан!

— Насколько я помню, нормальной девушки он тоже не встретил.

— Всему бедой те люди, с которыми ты водишься. Ужасные типы. Почему бы тебе не порвать с ними и не найти приличную работу? Тебе всегда давалась математика, ты запросто можешь стать бухгалтером.

— О господи, теперь еще и это!

— Почему ты хотя бы не попробуешь?

— Потому что не хочу. Меня вполне устраивает то, что я делаю.

— Ты даже не знаешь, что это такое! Стоит тебе только попробовать, и…

— НЕТ! Не хочу я быть бухгалтером! Мне нравится моя работа, с какой стати ее менять?

— Ну нельзя же быть таким ограниченным, надо иногда и к другим прислушиваться! — провозглашает мамаша, даже не подозревая, насколько смешно это звучит в ее устах. — Ты только попробуй!

— Нет.

— Почему? Может быть, так ты найдешь свое призвание.

— Не найду.

— Если не попробуешь, то и не найдешь, ясное дело.

— Мама, я правда не хочу, мне нравится моя работа.

— Тебе может понравиться и бухгалтерия.

Я молчу, спорить уже надоело, но ей наплевать.

— Откуда ты знаешь? Как можно знать заранее? Помнишь дядю Брайана, который жил с нами? — За наш счет, и никогда не просыхал. — Того, кто хотел открыть свою собственную закусочную и никак не мог получить кредит, чтобы начать дело…

— ЗАМОЛЧИ! — Боже праведный, неужели ее никак не остановить? Похоже, никак. Она продолжает талдычить про поганого старого альфонса, который сумел-таки выклянчить достаточно бабок и открыл пропахшую крысами забегаловку где-то под мостом, доказывая, какого ослепительного успеха способен достичь человек, если возьмется за дело с умом. Кстати, для вашего сведения, это местечко почти сразу закрыла санитарная инспекция — как только с полдюжины клиентов угодили в больницу, попробовав Брайановских «домашних» пирогов с курицей. Потом он сбежал и допился до смерти на те деньги, что удалось припрятать от кредиторов. Тот еще предприниматель, короче.

— Я ведь тебе только добра желаю, хочу, чтобы ты был счастлив! — повторяет мать снова и снова. — Я тебя люблю.

— Нет, — бормочу я. — Никто меня не любит, никто.

— Я могла бы любить тебя, — вступает в разговор Дженет, внезапно появляясь в комнате. Вода и кровь льются с нее на ковер, и запах, все тот же тошнотворный запах…

Я зажимаю ладонью рот и трясу головой.

— А я тебя — нет.

— Но ты даже не знал меня как следует.

— Я никогда не смог бы полюбить тебя.

— Потому что я была толстая, да?

— Нет, не потому, что ты толстая, вовсе не поэтому. Дело совсем в другом.