если человек этого не хочет, — говорил он. — Но зачем вы мне не шепнули, кто с вами? Я бы хоть посмотрел на него!»[31]

В. Садовников. Вид Дворцовой площади со стороны Миллионной улицы. Акварель. 1840

Впрочем, возможно, этот случай и не был самым подходящим для знакомства писателей. Действительно, представь их Страхов в антракте друг другу, о чем бы, естественно, в первую очередь они заговорили? Конечно же, о лекции Владимира Соловьева, на которой они находились и которая в этот вечер читалась на тему «Христос — содержание христианства». Достоевский во многом разделял религиозную доктрину молодого философа, считал в вопросах христианской веры его своим единомышленником. Личность и учение Соловьева оказали известное влияние на сложение замысла романа «Братья Карамазовы». Ну а Толстой? Услышанное на лекции в Соляном городке он категорически оценил как «детский вздор» и «бред сумасшедшего»[32]. Какой могла бы при таких несхожих позициях оказаться их первая беседа? И не закончилась бы она размолвкой?

Конец 1870-х — начало 1880-х гг. — время серьезного религиозного кризиса Льва Толстого. В это время он пишет свои знаменитые автобиографические произведения «Исповедь» и «В чем моя вера?», в которых выразилось его новое религиозное мировоззрение. Завершены и опубликованы они будут (за границей — в Женеве и Париже) после смерти Достоевского. Но ко времени знакомства писателя с графиней А. А. Толстой в обществе уже носились слухи о новых умонастроениях автора «Войны и мира» и «Анны Карениной», и со стороны Достоевского, только что завершившего свой великий религиозно-философский роман «Братья Карамазовы», это вызывало исключительный интерес. С этого пункта и началась беседа писателя с двоюродной теткой Льва Толстого.

«Лев Николаевич его страшно интересовал, — передает А. А. Толстая содержание разговора с писателем на вечере у графини Комаровской. — Первый его вопрос был о нем:

— Можете ли вы мне истолковать его новое направление? Я вижу в этом что-то особенное и мне еще непонятное…»[33]

Надо сказать, что Александра Андреевна была не просто родственницей Льва Николаевича, теткой по отцу, но и давним другом (Толстой называл ее запросто Александрин, а также «бабушкой», хотя она была старше его всего на одиннадцать лет) и многолетним собеседником писателя, особенно в духовных вопросах, в вопросах веры. Их насыщенная, в том числе и религиозной проблематикой, переписка, продолжавшаяся почти полвека, насчитывает почти две сотни писем. А. А. Толстая была глубоко верующим человеком. В январе 1880 г., во время очередного приезда Льва Толстого в Петербург, между ним и Александрин состоялся горячий спор о сущности православия. Со своих новых религиозных позиций Толстой пытался убедить тетку, что ее традиционная вера — это «ложь» и «внутреннее успокоение». Страстная со стороны обоих участников беседа на столь близкую автору «Братьев Карамазовых» тему: «Како веруеши?» — закончилась разрывом. Толстой, не спавший половину ночи, наутро, не простившись с Александрой Андреевной, уехал из Петербурга. В начале февраля они обменялись письмами, в которых отстаивали свои религиозные позиции, так и не достигнув взаимопонимания. Об этом как раз и расспрашивал Достоевский А. А. Толстую на вечере в Мраморном дворце.

На прямой вопрос о сущности новых религиозных взглядов Льва Толстого собеседница писателя отвечала, что для нее «это еще загадочно, и обещала Достоевскому передать последние письма Льва Николаевича, с тем, однако ж, чтобы он пришел за ними сам»[34]. С этой целью Достоевский и нанес визит графине А. А. Толстой, побывав у нее в покоях на «запасной половине» Зимнего дворца 11 января 1881 г. Рассказать о произошедшей во время этого посещения сцене предоставим самой мемуаристке.

«Он назначил мне день свидания, — и к этому дню я переписала для него эти письма, чтобы облегчить ему чтение неразборчивого почерка Льва Николаевича. При появлении Достоевского я извинилась перед ним, что никого более не пригласила, из эгоизма, — желая провести с ним вечер с глаза на глаз. Этот очаровательный и единственный вечер навсегда запечатлелся в моей памяти; я слушала Достоевского с благоговением: он говорил, как истинный христианин, о судьбах России и всего мира; глаза его горели, и я чувствовала в нем пророка… Когда вопрос коснулся Льва Николаевича, он просил меня прочитать обещанные письма громко. Странно сказать, но мне было почти обидно передавать ему, великому мыслителю, такую путаницу и разбросанность в мыслях»[35]. «Мало того, что он казался мне человеком евангельским, не от мира сего, — сообщала позднее впечатления от этой встречи с Достоевским А. А. Толстая одному из близких ей людей, — но самая речь его, порывистая и огнеустая, производила потрясающее впечатление»[36]. «Вижу еще теперь перед собой Достоевского, — продолжает она в воспоминаниях, — как он хватался за голову и отчаянным голосом повторял: — „Не то, не то!..“ Он не сочувствовал ни единой мысли Льва Николаевича; несмотря на то, забрал всё, что лежало писанное на столе: оригиналы и копии писем Льва. Из некоторых его слов я заключила, что в нем родилось желание оспаривать ложные мнения Льва Николаевича.

Графиня А. А. Толстая. Фотография 1870-х гг.

Граф Л. Н. Толстой. Фотография Г. Хрущова-Сокольникова. Москва. 1876

Я нисколько не жалею потерянных писем, но не могу утешиться, что намерение Достоевского осталось невыполненным: через пять дней после этого разговора Достоевского не стало…»[37]

Здесь в текст воспоминаний, как мы уже отмечали, вкралась неточность: Достоевский умер не «через пять дней после этого разговора», а через две с половиной недели. Спустя же шесть дней после этой встречи в Зимнем дворце, 17 января 1881 г., в очередном письме к Льву Николаевичу Александрин сообщила своему племяннику: «Я эту зиму очень сошлась с Достоевским, которого давно любила заочно. Он с своей стороны любит Вас — много расспрашивал меня, много слышал о Вашем настоящем направлении и, наконец, спросил меня, нет ли у меня чего-нибудь писанного, где бы он мог лучше ознакомиться с этим направлением — которое его чрезвычайно интересует»[38]. Далее графиня упоминает, что передала Достоевскому одно «прошлогоднее письмо» своего корреспондента. Однако о бурной реакции Достоевского на религиозные откровения Толстого («Не то, не то!») она здесь не написала ни слова.

Это письмо, отправленное Александрин своему племяннику по горячим следам событий, вопреки ее же утверждению в мемуарах, согласно которому Достоевский взял с собой несколько писем Льва Толстого, однозначно свидетельствует, что речь должна идти лишь об одном автографе; как полагают исследователи — о письме от 2 февраля 1880 г., том самом,