Еще в семь лет я открыл для себя дорогу через лес.

В летний, жаркий и светлый день… тогда я далеко ушел от дома.

Я исследовал окрестности. Шел мимо дома с заколоченными и слепыми окнами, через поля, через незнакомые перелески. Спустившись с крутого склона, оказался на тенистой, совершенно незнакомой, заросшей деревьями тропе. Свет, проникавший сквозь листву, был окрашен зеленью и золотом, и я решил, что попал в волшебную страну.

Вдоль края тропинки сочился крохотный ручеек, кишевший крохотными, прозрачными креветками. Я подбирал их и рассматривал, как они крутятся и вертятся на моей ладони. А потом отпускал обратно.

Я шел вперед по совершенно прямой тропе, поросшей невысокой травой. Время от времени мне попадались действительно великолепные камушки: бугристые, как бы оплавленные, бурые, черные и фиолетовые. Посмотрев на просвет, можно было различить все оттенки радуги. Я не сомневался, что это исключительно ценные предметы, и потому набивал ими карманы.

Словом я шел, шел и шел по тихому золотому и зеленому коридору, никого не встречая.

Я не испытывал ни голода, ни жажды. Мне просто хотелось узнать, куда ведет эта тропа, совершенно прямая и ровная.

Тропа тянулась и тянулась, оставаясь собой, но окружавший ее ландшафт изменялся. Сначала я шел по дну ущелья, по обе стороны высились крутые, густо заросшие травой стены. Потом тропа поднялась выше всего вокруг и, ступая по ней, я смотрел сверху на верхушки деревьев и на кровли иногда мелькавших вдали домов. Сама тропа всегда оставалась, и я шел через сменявшие друг друга равнины и долины, и одна из долин привела меня к мосту.

Огромная, сложенная из чистого красного кирпича арка нависала над тропой. С одной стороны моста в откос были врезаны каменные ступени, а на самой верхушке лестницы находилась небольшая деревянная калитка.

Я был удивлен этим доказательством существования человечества, внезапно появившимся на моей тропе, имевшей, как мне казалось, совершенно естественное происхождение – как какой-нибудь вулкан. И, руководствуясь скорее любопытством, чем другими соображениями (в конце концов, я прошагал сотни миль и мог находиться буквально где угодно), я поднялся по каменным ступеням и прошел в калитку.

И оказался нигде.

Верх моста был покрыт грязью. По обе стороны от него тянулись поля. С моей стороны было пшеничное, поле с другой стороны заросло травой. В засохшей глине отпечатались следы колес огромного трактора. Чтобы убедиться в том, что все это мне не мерещится, я прошел по мосту на другую сторону. Никаких звуков, мои ноги ступали бесшумно.

Вокруг на мили и мили только поля, пшеница и деревья. Я сорвал колосок, растер пальцами, вышелушил на ладонь сладкие зерна, и принялся задумчиво их жевать. И тут же понял, что проголодался, и потому спустился по лестнице к заброшенному железнодорожному полотну. Пора было возвращаться домой. Я не заблудился. Нужно было только проделать тот же путь в обратную сторону.

Тролль ждал меня под мостом.

– Я тролль, – представился он. И помолчав, добавил: – Фоль роль де оль роль[5].

Это прозвучало как результат долгих раздумий.

Тролль был огромен – головой он задевал кирпичную арку, и отчасти прозрачен: я видел сквозь него кирпичи и деревья, потускневшие, но никуда не девшиеся. Он был воплощением всех моих кошмаров: огромные крепкие зубы, хищные когти и крепкие волосатые руки. С макушки свисали длинные пряди, как у пластмассовых куколок моей сестры, дополняли все это глаза навыкате. Он был голым, и из кустика кукольных волос между ног свисал пенис.

– Я слышал тебя, Джек, – прошептал он голосом, подобным дуновению ветра. – Я слышал, как ты топал по моему мосту. И теперь я съем твою жизнь.

Мне было всего семь лет, однако был ясный день, и я не помню, чтобы хоть сколько-нибудь испугался. Не так это страшно, когда в эпизод из сказки попадают дети – они достаточно хорошо подготовлены, чтобы справиться с этим.

– Не ешь меня, – обратился я к троллю. На мне была полосатая коричневая тенниска и коричневые вельветовые брюки. Волосы были каштановыми, а во рту не хватало переднего зуба. Я как раз учился свистеть сквозь дырку, однако еще не вполне освоил это мастерство.

– Я собираюсь съесть твою жизнь, Джек, – повторил тролль.

Посмотрев ему в глаза, я солгал:

– Скоро по этой тропинке пойдет моя старшая сестра. Она куда вкуснее меня. Лучше съешь ее.

Тролль принюхался и улыбнулся:

– Ты здесь один. На тропе никого нет. Вообще никого.

А потом наклонился и провел по мне пальцами: словно бабочки прикоснулись к моему лицу… или пальцы слепца. Обнюхав пальцы, он покачал огромной головой.

– У тебя нет старшей сестры, только младшая, а она сегодня гостит у подруги.

– И ты можешь сказать это по запаху? – изумился я.

– Тролли различают запах радуги и запахи звезд, – промолвило чудище с легкой печалью. – Тролли знают запах снов, которые снились тебе еще до рождения. Подойди поближе, чтобы я мог съесть твою жизнь.

– А еще у меня в кармане драгоценные камни, – сказал я троллю. – Лучше съешь их, чем меня. Вот. – Я протянул ему блестящие камешки, которые подобрал по дороге.

– Шлак, – пренебрежительно молвил тролль. – Мусор, оставшийся от паровозов. Мне не нужно.

И он распахнул пасть пошире. Из-за острых зубов пахнуло прелой листвой и изнанкой вещей. – Есть хочу. Ближе.

У меня на глазах он обретал все большую материальность, становился все более реальным, а мир вокруг меня начал сдуваться и блекнуть.

– Подожди. – Я впился пальцами ног в сырую землю под аркой, пошевелил ими, стараясь удержаться в реальном мире. А потом заглянул ему в глаза. – На самом деле ты не хочешь есть мою жизнь. Пока что. Я… мне только семь лет. Честно говоря, я еще и не жил. Не прочитал столько книг. Никогда не летал на самолете. Я даже свистеть не умею… по-настоящему. Почему бы тебе не отпустить меня? Когда я стану старше и больше, тебе достанется более вкусный кусок. Когда я вернусь.

Тролль уставился на меня глазами, похожими на автомобильные фары. А потом кивнул.

– Значит, когда вернешься, – проговорил он и улыбнулся.

Повернувшись к нему спиной, я направился прочь по безмолвной прямой тропе, на которой некогда лежали рельсы, и спустя некоторое время бросился наутек.

Я бежал в зеленом полумраке по насыпи, пыхтя и задыхаясь, пока не ощутил острый укол под грудной клеткой, чем-то похожий на стежок. И, держась за бок и оступаясь, побрел домой.

* * *

По мере того, как я взрослел, поля начали исчезать. По одному, ряд за рядом, на них возникали дома, выстроившиеся вдоль улиц, названных в честь полевых цветов и респектабельных писателей. Наш дом – состарившийся, обветшавший викторианский дом – был продан и снесен. Новые дома вытеснили в прошлое сад.