Сейчас не самое лучшее время, чтоб туда соваться, да и ты… ну, не совсем подходишь, я так думаю.

Уголки губ поэта опустились вниз.

– Почему?

– Это тяжелая работа, там надо мешки таскать. Ты будешь потом приходить, валиться с ног от усталости. Для начала лучше устройся в библиотеку или куда-нибудь еще, там уж ты будешь как рыба в воде.

– Вот еще! Я что, по-твоему, не мужик? – Он обнажил руки и показал бицепсы. – Видал?

Йозеф прыснул.

– М-да, трясусь от страха… Ладно, коль хочешь, дам номер. Только ты, это, потом не жалуйся.

Глаза Иосифа заблестели; перспектива утереть Джуте нос не оставляла его в покое, заставляла кровь бурлить. Поэт сразу же позвонил Даммеру и договорился о собеседовании. Встречу назначили на сегодняшний день, на воскресенье, и он отправился на фабрику. Она представляла собой типичное серое здание, где запах древесины смешался с по́том и копотью, горелым и едва ощутимым ароматом гуляша из столовой. Было необычайно жарко, не спасали даже настежь открытые окна, а потолок и вовсе полностью почернел от копоти. Директор, невысокий человек с бородкой и в очках, провел с неопытным студентом беседу и предложил перетаскивать мешки с различными материалами. Пять дней в неделю, по два часа во второй половине дня – как студенту. Зарплата – пять марок в месяц, две авансом. Не разойдешься на широкую ногу, но зато на нужды хватит, решил поэт и согласился.

С радостной вестью он вернулся к Йозефу. Тот усмехнулся, но не стал ничего говорить.

Иосиф направился в клуб и рассказал об устройстве. Ульрих в наступившей тишине нахмурился.

– Там, по слухам, скоро забастовка будет.

– И что? Все равно пойду.

– Ну, удачи.

Вдруг подала голос Джута Хелльберг, невысокая девушка, на пять лет старше Иосифа. Ее круглое лицо с пухлыми губками все время кривилось, тонкий носик морщился, на лоб ниспадали светлые пряди. Она сказала:

– Какой тебе в этом прок, Иосиф? Думаешь, лучше писать станешь?

– Думаю, что да, – сказал поэт и улыбнулся. – По крайней мере у меня будет опыт.

– У меня такой опыт уже третий месяц…

– Зато у меня намечается забастовка, а это прекраснейший сюжет для истории.

Джута неожиданно улыбнулась.

– Ладно. Предлагаю тебе, Яффе, пари: ты поучаствуешь в забастовке и напишешь статью от первого лица, не более трех страниц. Мы не принимаем большие объемы. Ты должен уместить все события забастовки и описать с субъективной точки зрения – и тогда я твою статью опубликую на стенде, а ты можешь сотрудничать со мной. Согласен?

Она протянула ладонь. Иосиф без колебаний пожал ее.

– Да, согласен.

8

На следующий день по приходе после института на работу новичку выдали комбинезон – старенький, застиранный, с дырками. Иосиф поморщился и кое-как напялил на себя униформу, на ощупь напоминающую то ли жесткую бумагу, то ли засохшую тряпку. Как только поэт вошел в цех, сразу встретил Йозефа. Он поманил его к себе и указал на мешки со словами:

– Короче, те мешки в блок «А», где шитье, а вот эти – в блок «Г», там мусоросжигательная печь. Ну, работай!

Ренау похлопал его по плечу и ушел.

Первые десять мешков Иосиф оттащил в блок «А». Шесть из них оказались не такими уж и тяжелыми, наполненные подстилкой и пухом, а вот остальные четыре, набитые тканью, вымотали. Мешки для блока «Г», в которых оказалась гнилая древесина, сломанные пружины и погнутые металлические прутья, совсем измотали его. До поэта теперь дошло то самое предупреждение Йозефа. Далее последовали коробки с металлическими пластинами и другими материалами. Комбинезон слипся от пота и потемнел, мышцы под конец дня болели при малейшем движении, но Иосиф не жаловался – он знал, на что шел. «Ничего, – думал поэт, – зато буду сильнее и выносливее». Вдруг он уронил на ногу коробку и вспомнил все ругательства, которые не описывали даже самые темные классики.

…Домой Иосиф возвращался вместе с Йозефом, тот расспрашивал о первых впечатлениях. Поэт лишь отмахнулся, направился в душ и, так и не дойдя до комнаты, завалился на диван, сразу погрузившись в глубокий сон.

На следующий день все так же. На этот раз было тяжелее, чем вчера, ибо кости ломило от каждого движения. Ближе к обеду к Иосифу подошел Йозеф со словами:

– Сейчас начнется.

Поэт поморщился, поставил коробку на пол.

– Что? Забастовка?

– Да пошли же.

Подходя к блоку «А», Иосиф все отчетливее различал между стуками и шипением раскаленного металла возгласы и грохот. Толпа в двадцать пять человек собралась около кабинета директора и боролась с пятью охранниками. Чуть поодаль стоял на мешках Фундук, весь потрепанный и грязный, с палкой в руках, на которой прикреплена дощечка со словами: «Отдых и труд все перетрут!»

– …Мы не негры-с с плантаций, мы – работяги-с! Сейчас двадцатый век-с на дворе – век-с пролетариата и процветания Интернационала, – и мы должны терпеть такое средневековье? Нет, не позволим-с! Эй, Йоззи, иди сюда-с!

Йозеф с минуту стоял с открытым ртом и затем подошел к нему вместе с Иосифом.

– Откуда ты? Тебя же пять минут назад здесь не было. Ты сбежал с работ?

– Угу. – Фундук подмигнул. – Сбежал, пока полицай не видел-с. До этого так, созвонился с ребятами-с, договорились кой о чем. Те говорят-с, точно утвердили со следующей недели десять часов-с. Вот я сейчас здесь, долг выполняю-с.

– Ну ты дурак, товарищ! Если тебя поймают, посадят.

– И пусть. Тело заперто – душа свободна-с.

– Что ты несешь? – Йозеф наклонился к нему и поморщился. – Понятно все с тобой, тогда я не участвую в этом деле. Ну их к черту, еще и в тюрьме сидеть!

– И пусть! – Фундук махнул рукой и пошатнулся, однако устоял на ногах. – Эй, князь! Иди сюда-с!

Иосиф, который прикрывал нос от зловонного запаха коньяка, смешанного с пивом, переглянулся с Йозефом, тот пожал плечами. Поэт сделал шаг вперед, и Фундук вручил ему дощечку.

– На, держи-с. Мне нужно отлить-с.

Не успел Иосиф и рта раскрыть, как лидер забастовки удалился. Дощечка хотя и не очень большая, зато тяжелая, так что поэт поставил ее на пол, уперся подбородком и не двигался с места.

Однако рабочим уже не до лозунгов и криков. Толпа, будто опьяневшая от бунта, адреналина и желания отдохнуть, налегла на дверь, и та с лязгом и грохотом повалилась на пол. Из-за угла выбежало пять охранников, они пробирались сквозь толпу, один из них открыл огонь по воздуху. Немногие, в том числе Иосиф с Йозефом, пригнулись, поэт уронил дощечку. В этот момент толпа постепенно стала выходить из