Тургенев прослыл эстетом, любителем красоты. Аратов, герой написанной за год до смерти писателя повести «Клара Милич» (1883), — alter ego автора, — характеризуется им так: «Сердце имел очень нежное и пленялся красотою… Он даже приобрел роскошный английский кипсэк — и (о позор!) любовался «украшавшими» его изображениями разных восхитительных Гюльнар и Медор…». И вот этот герой на протяжении повести проходит путь постижения новой красоты, красоты, прежде ему незнакомой и чуждой. Вместо «нежного профиля», «добрых светлых глаз», «шелковистых волос», «ясного выражения лица» той идеальной девушки, «которой он даже еще не осмеливался ожидать», он увидел «черномазую», «смуглую», «с грубыми волосами», «с усиками на губе», к тому же предположительно «недобрую» (без улыбки) и «взбалмошную».

Этот второй женский образ Аратов обозначил словом «цыганка», так как «не мог придумать худшего выражения». Однако лицо этой «цыганки» в какой-то момент кажется ему «прекрасным» и вызывает «нечто вроде испуга, сожаления и умиления». Затем наступает следующий этап: «Не красавица… а какое выразительное лицо! Неподвижное… а выразительное! Я такого лица еще не встречал. И талант у нее есть…».

Если Андзолето, герой «Консуэло», скоро и без особых мук признает свою подругу красивейшей женщиной, то у Тургенева показан процесс перерождения человека, кардинальной смены его эстетических вкусов под влиянием захватившего его чувства.

В ранней повести «Переписка» (1854) герой Тургенева умирает от завладевшей им любви к «танцовщице». Автор-рассказчик сам удивлен тому, что влюбился: «Это было тем более странно, что и красавицей ее нельзя было назвать».

Но при этом герой не может «отвести взора от черт ее лица… наслушаться ее речей, налюбоваться каждым ее движеньем». Срабатывает «магия любви»: некрасота любимой в глазах влюбленного перевоплощается в красоту. Герой «Переписки» сравнивает свое состояние с «оцепенением», в которое впадают рыцари из немецких сказок. На Востоке таких влюбленных безумцев называют «меджнунами», и их любовным страданиям посвящена целая россыпь поэм на арабском и фарси.

Сюжет превращения Золушки в принцессу, гадкого утенка в лебедя предполагает некое внешнее изменение, происшедшее с самим героем. Так, Золушка благодаря фее поменяла свой бедный наряд и отправилась во дворец в роскошной карете. Утенок повзрослел — и оказался лебедем, его не за того принимали. Есть у Куприна сказка «Синяя звезда». Там девушка считается уродливой в чужой стране, куда ее занесло случайно. В своем родном краю она — красавица, и там в нее влюбляется принц. Тургеневский сюжет — иной. У Тургенева что-то происходит с тем, кто смотрит. Его «зрение» чудесным образом меняется. Повторю, что процесс этот происходит под действием любви, замешанной на магии искусства.

В концертах Полина в силу своего редкого голоса, необычного репертуара, темперамента и певческого мастерства, как правило, имела перед ними преимущество, в оперных же спектаклях, где зритель привык к примадоннам-красавицам, она довольно часто выступала в «мужских партиях», например, как уже упоминалось ранее, Орфея в опере Глюка, принесшей ей колоссальный успех. Кстати говоря, были случаи, когда, увидев Полину Виардо в роли Орфея, зрители не верили, что эта партия исполняется женщиной. В опере «Пророк» Мейербера композитор специально писал для еще молодой Виардо партию матери героя. Роль Фидес стала коронной в карьере певицы.

Первый выход на сцену в роли певицы оказался для Полины чрезвычайно удачным.

На концерте скрипача Шарля де Берио, бывшего вначале возлюбленным, а затем мужем умершей к тому времени Марии Малибран, Полина исполнила вокальный номер. Было это в Брюсселе, в зале сидела бельгийская королевская чета, присутствовал дипломатический корпус. В отличие от де Берио, признанного музыканта, 16-летняя Полина была никому не известна, единственное, что о ней знала публика: она «сестра Малибран». И случилось чудо — слушателям показалось, что Малибран воскресла.

У Полины не было победительной внешности сестры, но было меццо-сопрано похожего тембра — редкой красоты и силы голос, с диапазоном в три октавы, было очарование юности и еще был тот кураж, который овладевает артистом в минуты вдохновения. Предубежденная и едкая Панаева, о которой Фет отзывался в воспоминаниях как о «безукоризненно красивой», злорадно отмечала в Полине «не-красоту». Однако эта «некрасота» в сочетании с уникальным голосом, артистизмом и какой-то особой магией, исходящей от певицы, могла заворожить как на сцене, так и в жизни.

На первом выступлении Полины Виардо в Париже побывал Генрих Гейне. Случилось это 15 декабря 1838 года. Полине было 17 лет. Она выступала на сцене Театра де ля Ренессанс. «… Она больше напоминает нам грозное великолепие джунглей, чем цивилизованную красоту и прирученную грацию нашего европейского мира, — писал немецкий поэт. — В момент ее страстного выступления, особенно, когда она открывает свой большой рот с ослепительно белыми зубами и улыбается с жестокой сладостью и милым рычанием, никто бы не удивился, если бы вдруг жираф, леопард или даже стадо слонят появились на сцене».

Гениальное описание! Сразу становится ясно, что явление необычное, что певица принесла с собой пряный экзотический мир, далекий от пресной скуки и рутины.

Другой критик, смотревший то же самое представление, — это был молодой Альфред де Мюссе — писал: «Она поет как дышит… она слушает не свой голос, но сердце». В своем ревю Мюссе выделил и благословил двух начинающих свою карьеру актрис — Полину Виардо и Элизу Рашель. Обе были современницами и обе — с легкой руки Мюссе — вошли в историю французского театра. Любопытно, что та и другая представляли собой схожий тип актрисы. Рашель, как и Виардо, была некрасива, но силой таланта воспламеняла публику.

С 1837 года Полина начала выступать как певица сначала в гостиных, а затем и на концертах. После первого большого успеха шестнадцатилетняя певица отправилась в концертное турне по Германии. Вскоре судьба занесла ее в Париж, где ее старший брат преподавал музыку в консерватории.

В 1839 году Полина дебютировала в Лондоне в партии Дездемоны. Там ее и услышал друг старшей сестры Луи Виардо, бывший одним из директоров Итальянской оперы в Париже. Он предложил Полине петь в парижском театре, и она с радостью согласилась.

Полина Мишель Фердинанд Гарсиа всей своей жизнью будет опровергать расхожие штампы. В частности, тот, что «на детях великих родителей природа отдыхает». Как известно, она родилась в семье известнейшего в свое время певца Мануэля Гарсиа, любимого тенора великого Россини, который, впервые услышав виртуозное пение испанца, воскликнул: «Ну, наконец-то, я нашел своего певца!» — и в скором будущем именно для Мануэля писал арии «Севильского цирюльника». Мать была превосходной драматической актрисой, звездой мадридских театров, но после рождения троих детей притягательному миру сцены предпочла мир семьи. Гарсиа перебрались в Париж, где карьера главы семейства складывалась удачно, а сам он обрастал все большим количеством сиятельных поклонников и поклонниц.

Одной из таковых была русская княгиня Голицына, ставшая крестной матерью появившейся в 1821 году в семье девочки. Малышку нарекли в ее честь Полиной. Дитя с малолетства проявляло ярко выраженное музыкальное и лингвистическое дарование. Полина так усердно занималась, — что уже в четыре года исполняла сложные фортепианные пьесы и говорила на французском, испанском, итальянском и английском. Позже она легко выучит русский, немецкий, будет штудировать греческий и латынь, мечтая тем не менее стать пианисткой — как ее знаменитый учитель — Ференц Лист. Но в 1831 году на одном из семейных вечеров Полина станет петь, и ее старшая сестра, великолепная Мария Малибран, вошедшая в историю как дива оперной сцены, скажет пророческие слова: «Это дитя… затмит нас всех!».