Она выдавила сквозь стиснутые зубы, не поворачиваясь к сестрам:

— Виконта пригласили.

Девушки разом охнули. Путь до отцовских покоев они проделали молча, и всю дорогу Элоди пыталась разобраться в своих чувствах. Она не была в ужасе из-за приезда Джеймса, вовсе нет. Скорее она чувствовала себя обиженной. Сбитой с толку. И более чем преданной. Но кем? Кто додумался пригласить виконта в дом?

В том, что приглашение подлинное, она не сомневалась. Там даже стояла подпись отца… Но Элоди отчаянно не хотела в это верить.

Может, кто-то подделал это письмо? Но зачем? Неужто это… Нет. Она решила не обвинять Оливию раньше времени, даже мысленно.

Ее сестрица может быть безрассудной и в известной степени распутной, но Элоди верила, что кровные узы для нее кое-что значат. Да и приглашать человека, с которым ее связывает настолько скандальный секрет было бы слишком глупо даже для Оливии.

В любом случае, кто бы его не пригласил, Джеймс не должен был приезжать. И всё же он это сделал. Это он виноват. Как жестоко с его стороны!

Он хотел извиниться? Сейчас? Он что, сумасшедший? С чего он взял, что Элоди станет его слушать?

Но он так изменился в лице, когда она сказал, что видела их с Оливией… Это выражение боли и страха чуть не разрушило весь ее фасад самообладания. Джеймс выглядел так, будто ему действительно было жаль.

Хотя тихий голос в голове Элоди шептал, что виконт не был подлецом, а скорее глупцом… Но это неважно. Он предал ее наихудшим образом. Пора избавляться от привычки видеть в людях хорошее, особенно в тех, кто этого не заслуживает.

Девушки поднялись на третий этаж, где располагались покои отца. Оставалось немного. Но туфелька Элоди зацепилась за ковер, и она оступилась, чуть не подвернув при этом ногу. К счастью, сестры ничего не заметили, иначе пришлось бы придумывать причину, почему она вот-вот свалится на пол.

Правда не годилась, а она заключалась в том, что Элоди пришла в голову глупая мысль, что Джеймс… Ох, он остался всё таким же красивым.

Она ни за что и никогда не признается сестрам, что ее сердце предательски подпрыгнуло, когда она увидела виконта. И когда их взгляды встретились. И когда он подошел к ней так близко, что она смогла почувствовать его запах… Такой терпкий, опьяняющий, уютный.

Совершенно неуместно было жалеть о том, что она не надела своё лучшее платье, но Элоди жалела. Ей хотелось, чтобы Джеймс увидел и осознал, что именно он потерял. А еще ей хотелось верить, что к ней эти три года были так же добры, как и к нему.

Джеймс был таким несправедливо красивым мужчиной! Совершенно байроновский герой. С добрым лицом, отмеченным юмором и горечью жизни, он всегда умел расположить к себе. А его глаза… И его губы. Его волосы, его руки. О, Элоди ничего не забыла.

Было бы намного легче ненавидеть его, если бы он не был так красив! Однако судьба ее не щадила. И всё же она должна найти в себе мужество начать презирать виконта с утроенной силой.

Потому что, если Элоди откажется от своей ненависти, она пропала. Какая-то часть ее уже знала, что если она даст слабину, то Джеймс снова появится в ее жизни. Снова одурачит ее. Напьется, причинит боль.

Но это не произойдет. Она не позволит этому случиться. Виконт Рочфорд покинет ее дом. Сегодня. Сейчас. И на этот раз навсегда.

С этими мыслями Элоди сделала глубокий вдох и постучала в дверь отца. Изнутри раздался слабый возглас:

— Войдите!

Элоди повернула дверную ручку без промедления.

Роберт Буршье, граф Дорсет, полулежал на кровати среди огромной горы подушек. Ему было почти семьдесят, и его волосы давно уже стали седыми. Осталась лишь пара темных прядей у висков, которая напоминала о том, каким статным и молодым мужчиной он когда-то был.

Однако в его голубых глазах по-прежнему было так много жизни, что невозможно было поверить, будто он подвержен глупостям вроде смерти.

Сердце Элоди сжалось. Отец был ей необходим. Сама мысль о том, что скоро его не станет, приводила ее в ужас.

Старый граф посмотрел на дочерей с веселым прищуром и хрипло усмехнулся.

— Боже правый, — пробормотал он. — Только одна вещь может заставить вас ворваться сюда с такими кислыми лицами. Я должен быть мертв, не меньше.

Элоди посмеялась бы над ледяным остроумием отца, если бы не всё безумие этого утра. Но она не позволила себе забыть о том, зачем сюда пришла.

— Только что прибыл гость, которому не место в нашем доме, — сообщила она ему.

— Ох, неужели? И кто же это может быть?

Ей не понравилось, как это прозвучало. В его тоне не было ни капли удивления. Отец как будто бы уже понял, о ком она говорит.

— Виконт Рочфорд, — отчеканила Элоди. — Он прямо сейчас находится в гостиной.

На несколько секунд в спальне воцарилась тишина, от которой Элоди стало дурно. Она заглянула в глаза отца и всё поняла. И ей захотелось вопить досады.

Потому что это был он, а не Оливия.

Хорошая новость в том, что и для Лив приезд Джеймса тоже станет неожиданностью. Элоди испугалась вспышке злорадства, но ничего не могла с собой поделать. Ей уже хотелось увидеть, как сестра будет выкручиваться.

Однако была и плохая новость — болезнь отца, очевидно, сказалась на его разуме. Иначе как объяснить то, что позвал Джеймса в их дом?

Элоди почти пожалела о том, что Оливия тут не при чем. На нее злиться было бы проще, чем на больного отца.

— Почему? — прошептала Элоди.

Это прозвучало так тихо, что она сомневалась, услышал ли ее отец? Но либо сделал это, либо прочитал ее вопрос по губам. И сразу понял, о чем она спрашивала.

— Отец мальчика был моим добрым другом. Нужно хранить верность таким связям до самого конца.

Какая чушь! А как насчет верности своей семье?

Граф тепло улыбнулся.

— Не волнуйся так, Эли. Всё будет хорошо…

— Я хочу, чтобы ты попросил его уйти.

Это была не просьба, а требование, но отец лишь пожал плечами.

— Я не могу.

Почему бы и нет? Случай вовсе не тот, когда стоит соблюдать приличия.

— Ты можешь, папа, — настаивала Элоди. — Если ты его пригласил, то ты же и в праве отозвать приглашение.

Это очень просто. Графу всего лишь нужно позвать Джеймса к себе и сказать что-то в духе: «Катитесь отсюда ко всем чертям, милорд Рочфорд».

— Всё не так просто,