Что до меня, то мне жаль молодого Барлоу. Не хотел бы я сегодня оказаться на его месте. Я только что его навестил. Считал, что этого требуют правила. Надеюсь, что всякий из вас, кому доведется с ним встретиться, будет помнить при этом, что главным его грехом была неопытность. Он не хотел послушать совета. И вот…

Я поручил ему все приготовления к похоронам. Как только полиция передаст ему останки, он отправится в «Шелестящий дол». Я подумал, что надо занять его каким-нибудь делом, отвлечь от тяжелых мыслей.

Мы в такую минуту должны не уронить марку. Может, нам даже придется раскошелиться – не думаю, чтобы у старины Фрэнка осталось много, но деньги наши не будут потрачены зря, если нам удастся при этом поддержать престиж английской колонии в глазах кинопромышленников. Я уже связался с Вашингтоном и просил прислать на похороны нашего посла, но похоже, что они не смогут. Я сделаю еще одну попытку. Это очень важно. Думаю, что студии тоже не останутся в стороне, если только увидят, что мы держимся твердо…

Солнце опустилось за поросший кустарником западный склон холма. Небо еще было ясным, но тени уже стлались по жесткой неровной траве крикетного поля, неся с собой пронзительный холод.

Деннис относился к числу скорее чувствительных, чем глубоко чувствующих молодых людей. Он прожил свои двадцать восемь лет, так и не соприкоснувшись непосредственно с жестокостью и насилием, но принадлежал к поколению, которое смакует чужую близость со смертью. До того самого утра, когда, вернувшись усталым с ночной смены, он обнаружил хозяина дома в петле под потолком, ему ни разу не приходилось видеть человеческий труп. Зрелище было грубое и ошеломляющее; однако рассудком он принял это событие как часть установленного порядка вещей. Человеку, жившему в менее жестокие времена, подобное откровение могло поломать всю жизнь; Деннис воспринял происшедшее как нечто такое, чего всегда можно ожидать в том мире, который он знал, и потому, направляясь сейчас в «Шелестящий дол», испытывал только любопытство и приятное возбуждение.

С самого приезда в Голливуд ему тысячу раз доводилось слышать название этого грандиозного прибежища мертвых; оно упоминалось в местных газетах, когда чьим-либо особенно прославленным останкам воздавались особенно пышные почести или когда это заведение приобретало какой-нибудь новый шедевр для своего собрания шедевров современного искусства. В самое последнее время Деннис ощутил к этой фирме повышенный интерес чисто профессионального свойства, ибо их бюро «Угодья лучшего мира» самим возникновением обязано было скромному соперничеству с великим соседом. Жаргон, на котором Деннис теперь ежедневно изъяснялся в конторе, был почерпнут именно из этого возвышенного и чистого источника. И сколько раз после какого-нибудь удачного погребения мистер Шульц ликующе восклицал: «Это сделало бы честь самому «Шелестящему долу». И вот теперь, точно священник-миссионер, совершающий свое первое паломничество в Ватикан, или верховный вождь из Экваториальной Африки, впервые восходящий на Эйфелеву башню, Деннис Барлоу, поэт и собачий похоронщик, въезжал в Золотые Ворота.

Это были огромные ворота, самые большие в мире, и они сверкали подновленной позолотой. Особая надпись возвещала о том, что все конкурирующие Золотые Ворота из стран Старого Света уступают им по своему размеру. Сразу за воротами открывались полукруг золотистого тиса, широкая дорога, усыпанная гравием, и аккуратно подстриженная лужайка, посреди которой возвышалась диковинная массивная стена из мрамора, имевшая форму раскрытой книги. На ней полуметровыми буквами было высечено:

СОН

И привиделся мне сон, и увидел я Новую Землю, избранную для СЧАСТЬЯ. Там, в окружении всего, чем ИСКУССТВО и ПРИРОДА могут возвысить Душу Человека, я увидел Счастливый Приют Упокоения Бесчисленных Незабвенных. И узрел я Ждущих Своего Часа, что стояли на берегу узкого потока, еще отделявшего их от тех, кто ушел первым. Молодые и старые, они были равно счастливы. Счастливы в окружении Красоты, счастливы от сознания того, что их Дорогие, Незабвенные совсем рядом, в лоне Красоты и Счастья, недостижимых на земле.

И услышал я голос, сказавший: «Сделай это».

И тогда я пробудился и, озаренный Надеждой и Светом моего СНА, сотворил ШЕЛЕСТЯЩИЙ ДОЛ.

ВОЙДИ ЖЕ, ПУТНИК, и БУДЬ СЧАСТЛИВ.

А чуть пониже гигантским курсивом была высечена факсимильная подпись: «УИЛБУР КЕНУОРТИ, СНОВИДЕЦ».

Скромный деревянный указатель, стоявший рядом, гласил: «О ценах справляться в конторе. Езжайте прямо».

Деннис поехал дальше сквозь зелень парка и вскоре увидел здание, которое в Англии принял бы за усадьбу какого-нибудь банкира времен короля Эдуарда. Дом был черно-белый, обшитый тесом, с островерхим фронтоном, фигурными трубами из кирпича и железными флюгерами. Деннис поставил свою машину рядом с десятком других и пешком пошел по дорожке, окаймленной самшитовой изгородью, мимо искусственной ложбины, засеянной травой, мимо солнечных часов и маленького бассейна для птиц, мимо грубой каменной скамьи и голубятни. Вокруг него тихо звучала музыка – приглушенная мелодия «Индусской песни любви», исполняемая на органе и воспроизводимая бесчисленными динамиками, спрятанными в разных частях сада.

Когда Деннис в первый раз шел по территории кинокомпании «Мегалополитен», воображение его никак не хотело примириться с тем фактом, что эти казавшиеся столь незыблемыми улицы и площади, представлявшие все разнообразие исторических эпох и климатических поясов, были всего-навсего оштукатуренными фасадами, за которыми обнаруживалась их фанерная изнанка. Здесь иллюзия была как раз обратной. Деннис с трудом заставил себя поверить, что стоявшее перед ним здание было капитальной постройкой в трех измерениях; впрочем, здесь, как и во всех других уголках «Шелестящего дола», естественно возникавшее недоверие тут же опровергалось писаным и рисованным словом.

«Эта точная копия старинной английской Усадьбы, – гласила надпись, – как и все сооружения «Шелестящего дола», построена целиком из первоклассной стали и бетона, на фундаменте, достигающем скальной породы. Его устойчивость гарантируется при пожаре, землетрясении и… Имена тех будут жить вечно, кто оставил их в анналах «Шелестящего дола».

Над пробелом в надписи уже работал художник, и Деннис, присмотревшись внимательнее, обнаружил, что стерты были слова «при взрыве бомбы», а на их месте уже намечены контуры новых слов – «при ядерном взрыве».

Под неотступное звучание музыки Деннис перешел из одного сада в другой; путь в контору пролегал через салон цветочного магазина. Здесь одна молоденькая продавщица опрыскивала духами букет сирени на прилавке, а другая разговаривала по телефону.

– …Ах, миссис Боголов, я очень сожалею, но это вот как раз не принято в «Шелестящем доле». Сновидец решительно выступает против венков и крестов. Мы только раскладываем цветы, сохраняя при этом их естественную красоту. Эта идея принадлежит самому Сновидцу. Уверена, что мистеру Боголову это бы тоже больше понравилось. Может, вы предоставите нам все сделать самим, миссис Боголов? Вы только скажите, какой вы располагаете суммой, а уж мы возьмем на себя все остальное. Уверена, что вы будете очень и очень довольны. Благодарю вас, миссис Боголов, нам очень приятно…