Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще Григорий Иванович подумал: если бы Одинцу в начале пути повстречался такой, например, наставник и советчик, как Иван Васильевич Бабушкин, прошедший школу в ленинском «Союзе борьбы», наверное, дорога этого человека пролегла бы по-другому. А сознательные убеждения Одинца сформировались не сразу и не легко.
Припомнился один наркомземовский деятель, говоривший:
— Одинец действительно незаможник, но ведь поначалу дверью ошибся, вместе с Грушевским и Винниченко заседал. Где гарантия, что он не выкинет еще какое-нибудь коленце?
— А ты отвечай за него, — не без иронии продолжал Петровский. И тут же, изменив интонацию и уже совершенно серьезно, сказал: — А ведь мы действительно в ответе за то, чтобы завоевать сердце каждого честного труженика, чтобы он был с нами.
Умное, выразительное лицо бородача-крестьянина с крупными резкими чертами, словно в один прием высеченное уверенной рукой мастера, не терявшего времени на отделку деталей, заинтересовало художника. С планшетом на коленях он устроился в углу ложи прессы, делая зарисовки делегатов.
Художник работал и слушал, припоминая, где он уже встречал этого бородача. В двадцатом на съезде комнезаможей в Харькове? Нет, пожалуй, еще раньше, на фронте под Киевом, когда уходили в бой с петлюровцами.
Несколькими скупыми штрихами, тоже без лишних подробностей, художник набрасывал портрет Одинца, стоявшего на трибуне съезда, и одновременно продолжал следить за ходом его речи.
А то, что он говорил, не могло родиться в несколько съездовских дней, — оно было выношено, выстрадано за всю большую и нелегкую жизнь. Это было суровое слово против национализма.
Украина долго жила под ярмом самодержавия, буржуазно-помещичьего и национального гнета. Ярмо сброшено. Но враги еще полностью не разбиты. Они действуют под всякими масками. Одна из них — маска плакальщика и радетеля о судьбе Украины. Пытаются играть на национальных струнах. Петлюровцы кричали о национальной свободе для украинцев. Этим лозунгом прикрывались даже гетманцы. Одинец испробовал настоящий вкус их «свободы». Оттого, что на фасаде тюрьмы, куда его бросила державная варта Скоропадского, было написано по-украински «в’язниця», ему, сидевшему там за свободу трудового народа, было не легче.
Теперь Одинец мог распознать истинный облик всяких «патриотов» и «просветителей», лезших из кожи вон, только бы разжечь националистические чувства людей, влить в их души яд национальной отчужденности и вражды.
Октябрь совершал чудо освобождения сознания рабочего, крестьянина. Пролетарская революция убыстряла процесс закалки таких, как Гаврил Матвеевич.
На съезде в Харькове звучал уверенный и твердый голос хозяев Украинской державы: «Советская Украина как государство была и остается. Мы только хотим видеть ее в едином рабоче-крестьянском Союзе равноправных Советских Республик. Мы создаем такое государство, Союз, где найдут свое место и современная Россия, как одна из его частей, и современная Украина».
Делегат от Черниговщины Одинец при этом добавил:
— Украина хотя бы в тех урезанных пределах, в каких нам приходится сейчас оставаться.
Он имел в виду оторванные от своей родной матери Украины ее западные земли, Закарпатье, Северную Буковину.
И далее заявил:
— Наступит момент, когда границы нашего Союза будут широко раздвинуты.
Съезд горячо поддержал слова Одинца, а он, подняв голову и глядя прямо в зал, произнес:
— Быть может, я, старик, до этого не доживу. Но дети наши это обязательно увидят. Я приветствую братский Союз, который мы создаем, и обращаюсь к молодому поколению: крепко держите в руках наше красное знамя!
В среду, 13 декабря, поздно вечером, дежурный на узле связи в Харькове, отложив в сторону очередные депеши, выстукивал на Бодо срочную телеграмму.
«Москва. Кремль
Товарищу Ленину
Сейчас под звуки Интернационала VII Всеукраинским съездом Советов единогласно принята по докладу правительства резолюция о немедленном создании нового государственного объединения под названием Союз Советских Социалистических Республик...
Горячо приветствуя вас как своего идейного вождя, съезд надеется в недалеком будущем видеть вас и на посту руководителя общесоюзным Советским правительством».
13
Декабрьским полднем двадцать второго года из кремлевских ворот вышли двое. По заиндевелой площади, чуть прихрамывая, шагал коренастый, среднего роста, еще молодой военный в поддевке и высокой папахе со звездой. Рядом с ним, опираясь на суковатую палку, шел пожилой бородатый человек в кожухе. Это были председатель ВУЦИКа Петровский и исполняющий обязанности главы украинского правительства Фрунзе.
В этот морозный полдень Петровский и Фрунзе возвращались с заседания комиссии, которой Пленум ЦК РКП поручил подготовку I съезда Советов Союза Советских Социалистических Республик.
Все делегаты республик уже находились в Москве, участвовали в работе X Всероссийского съезда Советов.
Фрунзе от имени Украины произнес на этом съезде речь о создании союзного Советского государства.
По поводу его названия он заметил:
— Для Украины всегда будет дорого слово «РСФСР». Каждый украинский крестьянин и рабочий чувствует за этими пятью буквами — РСФСР — свое родное, ощущает, что освобождение Украины могло прийти только потому, что существовала РСФСР. Это название приобрело величайшую важность и авторитет. Но для образующегося Союза Советских Республик нужно другое название. Рабоче-крестьянская Украина предлагает назвать новую державу Союзом Советских Социалистических Республик.
Вслед за съездами Советов Украины, Закавказья, Белоруссии X Всероссийский съезд Советов единодушно высказался за создание СССР.
Принять окончательное решение предстояло Всесоюзному съезду. Его открытие намечено на субботу, 30 декабря.
Сегодня на заседании подготовительной комиссии решено: на Всесоюзном съезде после доклада о союзном договоре будут два выступления — представителей рабочего класса и крестьянства. От пролетариата скажет слово вожак бакинских рабочих Киров. Кто выступит от крестьянства? В комиссии не было двух мнений. Представитель Украины.
Предлагалась кандидатура Петровского. Но Григорий Иванович заявил:
— Тут надо подумать... Мы это обсудим в делегации.
Теперь Петровский сказал Михаилу Васильевичу:
— У меня мысль о другом ораторе.