Князьям и тысячникам народа Будж пишет Бадал.

После моей смерти, как велят закон и обычай, старшинство переходит к моему младшему брату Хадиру. Повинуйтесь ему, как повиновались моему деду мудрому Хачарою, моему отцу благородному Долу, мне — Бадалу. Знайте так же, что дорога на запад, вымощенная нашими костями, открыта. Те, кто победил нас, скорее оплакивают свою победу, чем празднуют её, так дорого она им досталась. Идти или не идти нашим путем, решать вам. Я же готовлюсь предстать перед лицом Будхи, да пребудет над всеми нами его милость.

Окончив читать, Тохурша прижал на мгновение свиток к губам и, снова поклонившись, вернул его Хадиру. После чего сел на свое место и закрыл лицо руками.

— Мне часто казалось, — задумчиво произнес Жанты, — что все, кто ушел с благородным Долом, умерли. И вот они умерли.

— Но мы живы, — сказал Хадир. — И теперь у нас есть выбор.

Сразу за укреплениями Сардиса простиралось огромное поле, называемое, по имени его прежних владельцев, Аланским. Здесь по традиции собирался Большой совет народа Будж. Большой совет отличался от Малого совета тем, что в нём надлежало участвовать всему народу. Созывался он редко, и предшествовал обычно какому-нибудь важному событию, чаще всего событием этим была война.

Буджи давно не вели больших войн. Кровь лилась только в пограничных стычках. Юноши закалялись, то отражая набеги беспокойных соседей, то сами нападая на них. Цели этих боевых действий не простирались обычно дальше отгона скота и похищения девушек, но главным трофеем удачливого и отважного наездника была слава, которая возрастала после каждого успешного предприятия. Хотя схватки эти нередко отличались крайней ожесточенностью, но никому не приходило в голову называть их войной. И, конечно, ни одна из них не могла стать поводом для созыва Большего совета.

Поэтому когда однажды утром девять трубачей вышли из шатра Хадира и, задрав к небу жерла костяных труб, огласили окрестность заунывным воем, многие буджи, из тех, кто помоложе, даже не поняли смысла этих звуков, потому что слышали их первый раз в жизни. Старики же встрепенулись, словно птицы, почуявшие приближение весны. И скоро уже все разговоры были только об одном. Весть о том, что вождь собирает Большой совет на Алановом поле, пошла гулять по кочевьям, как степной пожар, воспламеняя сердца.

К назначенному сроку на краю поля вырос целый город из палаток, шатров, крытых повозок и шалашей. Он тянулся вдоль берега реки, насколько достигал человеческий взгляд, и говор десятков тысяч людей, обитающих в нем, конское ржание и скрип колес, сливались в сплошной гул.

* * *

По обычаю, утром великого дня на Алановом поле были потушены все костры, и сотни торговцев, которые с немалой для себя выгодой промышляли здесь с момента появления первых кочевников, прибывших на совет, ушли в Сардис. Празднично одетый народ толпился по периметру поля, не решаясь переступить невидимую черту. Все чего-то ждали. И вот, раздвигая толпу, мерным шагом прошли дружинники Хадира. Закованные в сталь доспехов, в круглых блестящих шлемах, увенчанных султанами из петушиных перьев, они быстро расчистили широкий проход и замерли, выстроившись по обеим его сторонам.

Истошно завыли трубы, гулко ударили барабаны, и появилось девять знаменосцев. Бок о бок они ехали по проходу, провожаемые приветственным рёвом толпы. Медленно, с подобающей торжественностью, ступали их огромные кони, а сами всадники, богатырского роста и телосложения, под стать своим коням, неподвижно, словно каменные, сидели в сёдлах, и только утренний, напоенный запахом речной свежести, ветер развевал полотнища девяти знамён.

Когда конские копыта коснулись земли Аланова поля, шум, казалось, достиг немыслимого градуса. Знаменосцы же, между тем, не меняя шага, проехали еще пару сотен шагов и разъехались в разные стороны, с тем, чтобы каждый из них занял раз и навсегда закрепленное для его рода место. На этом месте каждому из них предстояло стоять, не шелохнувшись, до того, как трубы возвестят о том, что Большой совет завершен.

* * *

— А где Хадир?

— Он появится не скоро. Но ты его обязательно увидишь, — веселый тысячник Жанты наклонил мех и, мутная струйка бузы брызнула в пиалу. — Твоё здоровье, братец.

— Да хранит тебя Будха. Ты стал большим человеком Жанты. Старики кланяются тебе и благодарят за то, что ты не забываешь родственников.

— Кланяйся им от меня. — Жанты взглянул на старшего брата и вздохнул, не в силах утаить от себя горькой правды; с каждым годом черноусый Дунда все более становился похож на крысу. А почему оно так, Жанты не знал. Жизнь у Дунды была тяжелая, вот что. Словно услышав эти мысли, Дунда стал сетовать на многочисленность семейства, одновременно поведав о том, что не прочь был бы взять еще одну жену, а лучше — две. Но кто ж за него, бедняка, пойдет? Дети вырастают, а ходить за баранами некому, все только и говорят о Жанты, и хотят так же сладко есть и пить как он.

— Крепкая буза, брат. А времена трудные. Раньше было не то. При могучем Зенгире наш отец, что ни ночь выезжал в степь за добычей, и ни разу не возвращался с пустыми руками. И мы, его семеро сыновей, были с ним. Все, кроме тебя. Ты тогда был слишком мал. Отец думал, что ты подрастешь и станешь ему опорой в старости, но ты предпочел убежать в Сардис…

Это грустное повествование Жанты слышал уже много раз, поэтому пропустил мимо ушей невысказанный упрёк. Он тоже мог бы кое-что рассказать брату. Ведь до старости отцу дожить не пришлось, в одном из набегов он дал себя настичь оногурским наездникам, которые зарубили его самого и троих его сыновей. Оставшиеся в живых старшие братья так распорядились наследством, (и голос Дунды при этом звучал громче прочих голосов), что младшему не досталось даже хромой козы. Его уделом стала нищета, и поэтому, как только пронесся слух, что Хадир набирает людей в свою дружину, Жанты, не говоря никому не слова, ушел к нему.

Рискованный поступок, ведь тогда Хадир едва вышел из детского возраста, и всем заправлял его дядя, могучий Зенгир, брат благородного Дола. Никто не сомневался, что дни Хадира сочтены. Стоило дяде счесть, что племянник начинает представлять для его власти угрозу, и в тот же миг голова Хадира слетела бы с плеч. А вслед за ним неминуемо бы пришёл черёд его приверженцев. Тем более, что таких было не много. Ни один разумный человек не согласился бы связать свою судьбу с судьбой обреченного принца. К нему прибивались только такие головорезы и отщепенцы, как Жанты, которым нечего было терять.

Но Зенгир просчитался, привыкнув считать Хадира ребёнком, он упустил момент, когда можно было без труда убрать нежелательного наследника, а когда спохватился, то было поздно. Посланные за головой племянника люди встретили отчаянный отпор. Хадир со своими дружинниками, круша всё на своём пути, пробился сквозь толпы нападавших и ушел в степь… После такого громкого дела шансы законного наследника возросли. Увидев, что этот юноша на многое способен, к нему стали стекаться недовольные. Человек крутой и властолюбивый, Зенгир успел многих сделать своими врагами. Те же, кто сохранил ему верность, советовали обратиться за помощью к унам, но он рассчитывал справиться собственными силами, и снова недооценил племянника. Через несколько месяцев открытого противостояния, темной осенней ночью, могучий Зенгир попал в засаду и после яростного сопротивления был убит со множеством своих сторонников.