на него незаметно. Этот забор был слишком высоким, чтобы держаться за его столбики, в отличие от забора перед домом.

Если бы кто-то задался целью найти место, где усилия моих родителей идеально сочетаются, он нашел бы это место в саду. Аккуратно подстриженные, ухоженные кусты были любимчиками моей матери, потому что они походили на те, что росли в Лувре — главной резиденции короля. А яркие цветные пятна — всполохи голубого и красного — были творением моего отца.

Я замялась, не зная, что сказать:

— Ну что ж, обед получился… интересный.

Интересный? Я что, правда сказала «интересный»?

Подол моего платья зашуршал по траве, когда мы обходили куст, подстриженный в форме цветка.

— А ты… — заговорил Жак.

— Я всегда думала… — начала я.

— Пожалуйста, продолжай.

— Я… я всегда думала, что он какой-то странный, — закончила я, кивком указывая на куст.

Он сдвинул брови:

— Почему же?

— Тебе разве не кажется странной мысль о том, что куст, напоминающий цветок, кому-то кажется более красивым, чем сам цветок?

С горящими щеками я посмотрела на Жака в полумраке. Уходящий свет прорисовал на его лице резкие линии, которых там на самом деле не было.

— А ты что хотел сказать?

— Не желаешь ли присесть? — спросил он. Мы подошли к скамейке, с которой открывался вид на цветы.

Его лицо обрамляли мягкие, детские локоны, глаза были бледно-голубыми. В их глубине не таилось страсти, тихо тлеющей огнем. Но не было в них и жестокости. Ничего такого, что оттолкнуло бы меня. В его лице была доброта, хотя, возможно, я сама себя настроила так, чтобы ее увидеть. Он пригласил на танец девушку, от которой все отвернулись. Пусть мне недоступна любовь, мне будет достаточно и доброты. А доброта — это тоже в своем роде любовь.

— У меня что-то на лице?

— Нет! — заверила его я, пожалуй, чересчур громко.

— Хорошо. — Он прочистил горло. — Полагаю, тебе известно, зачем я здесь: я достиг того возраста, когда пора задуматься о поиске невесты. Моим родителям дали понять, что и ты уже задумываешься о браке.

Его фразы отдавали канцелярщиной. Но не каждому дано стать поэтом. Если он не говорит на языке любви, это не означает, что в нем напрочь отсутствует способность к этому чувству.

— Это правда. — Я помедлила, но он ничего не сказал. — Ты еще что-нибудь хочешь обсудить?

— О делах договариваются наши родители. — Он махнул рукой в сторону дома. — Что тут еще обсуждать.

— Что ж. — Я сглотнула, чтобы унять лихорадочное чувство, которое поднималось у меня в груди и стремилось выйти через горло. У него не было желания знакомиться со мной. Ему не было дела до того, что мне нравится, а что нет, есть ли во мне что-то, что он когда-нибудь сможет полюбить.

Именно тогда, в порыве отчаяния, желая быть где угодно, но только не здесь, я совершила ошибку. Не подумав, я сморгнула слезы и резко вскочила.

Глава третья

Черные лепестки распустились перед моим взором — куда более знакомые, чем любой цветок в саду, и куда более темные, чем сердцевина подсолнуха.

Передо мной возникло обеспокоенное лицо Жака, его пальцы слегка сжали мой локоть, усаживая меня на место. Однако мир вокруг меня продолжал бешено вращаться.

— Что-то не так? Мне позвать…

— Нет! — выкрикнула я, а потом попыталась натянуть на лицо самое любезное выражение, какое могла. — Нет, — повторила я, на этот раз мягче. — Не беспокойся.

— Н-не беспокоиться? — запинаясь, повторил он, переводя взгляд с меня на дом и обратно.

Я поджала пальцы на ногах. Это не слишком помогло унять головокружение, поскольку я уже сидела, но это действие было таким естественным и знакомым, что темный ужас, сжимавший мне грудь, начал понемногу отступать. Глубокий вдох, медленный выдох.

Когда мое зрение вновь сфокусировалось, я посмотрела на Жака. Мне хорошо удавалось скрывать боль. Всего-то и требовалось, что сжать зубы. Стиснуть кулаки так, чтобы ногти впились в ладони.

— Я думаю, надо позвать наших родителей, — сказал он.

— Прошу, не надо. Они ничего не смогут сделать.

Он впился в меня взглядом в подступившей темноте:

— Что ты имеешь в виду?

У меня уже было готово оправдание. Но я смотрела ему в глаза — скорее колодезная вода, чем синее небо. В глаза юноши, который подарил танец одинокой девушке, юноши, за которого я могла бы выйти замуж. Которого могла бы попытаться полюбить со временем.

— Иногда у меня кружится голова. Все не так уж страшно, — добавила я, заметив тревогу на его лице.

— Так ты… больна?

— Нет, — поспешно ответила я. — Со мной все хорошо, правда, я просто…

— Ты не обязана объяснять.

Я осеклась:

— Так ты… понимаешь?

Облегчение охватило меня всю — от макушки до кончиков пальцев ног.

— Разумеется. Давай я помогу тебе вернуться в дом.

Он подал мне руку, и я нерешительно потянулась к ней, мои пальцы наткнулись на его рукав — темно-синяя ткань, почти черная в сумерках. Он не дрогнул.

Я снова попыталась заглянуть ему в глаза. Но тени слишком сгустились, так что мне оставалось лишь представлять себе то, что я могла бы в них найти. При таких условиях его глаза могли сказать мне все, что мне хотелось услышать.

— Таня! — Когда мы вошли, мама проводила нас в гостиную. — Ты показала месье Жаку наш сад?

— Он очарователен, мадам.

Жак подвел меня к кушетке с набивным рисунком в виде роз, переплетающихся стеблей, в бледно-розовых и светло-зеленых оттенках.

— Ты пришла в себя? — спросил он. Я кивнула. — Еще раз спасибо за экскурсию по саду. — Он повернулся к маме: — Мадам, не будете ли вы так добры сказать, где мои родители?

— Я попросила мужа проводить их в салон. Он находится в передней части особняка.

Как будто мы живем в огромной усадьбе, а не в простом деревенском доме. Едва Жак скрылся из виду, она подскочила ко мне и стала поправлять одну из заколок у меня в волосах.

— Почему он спросил, пришла ли ты в себя? У тебя был приступ головокружения?

— Все нормально.

— Он заметил? Сказал что-нибудь? — В ее голосе прорезалась истерическая нотка.

Я не знала, что отвечать, поэтому просто повторила:

— Все нормально!

Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться:

— Что случилось?

Выражение маминого лица менялось по мере того, как я пересказывала подробности нашей прогулки с Жаком и пыталась унять ее тревогу, стараясь при этом не оглядываться через плечо в страхе, что сейчас войдут Шомоны.

— Надеюсь, ты не рассказала ему, что с тобой уже давно такое происходит, —