На этом же конце Подъяческой улицы, где находилась моя первая булочная, начиналась и дорога к храму – только надо было свернуть за другой угол. Дальнейший рассказ придется усложнить двойными названиями, ибо не всем местам посчастливилось, как моей улице, сохранить историческое наименование.

Верующие ходили в церковь через Комсомольский мост и площадь Коммунаров. Этими «убойными» названиями власть пыталась отвадить от религии и комсомольцев, и жителей коммуналок. К счастью, выстоял сам храм – небесно-голубой, с золотыми куполами Никольский Морской собор. А теперь, как и до революции, все вернулось на круги своя – люди вновь идут в Никольскую церковь через Харламов мост и Никольскую площадь.

В этом храме – действующих церквей в городе были единицы – моя бабушка окрестила меня в младенчестве, а в дошкольном детстве водила к причастию. Ребенку не требовалось каяться в грехах, и он получал свою ложечку сладкого вина – Кровь Господню – авансом, за свою невинность. Не скажу, что я часто ходила этой дорогой впоследствии. За посещение церкви пионера, тем более комсомольца, могли исключить из общественной организации.

Но любопытные комсомольцы и комсомолки, и я среди них, в ночь Пасхального богослужения, через Комсомольский мост и площадь Коммунаров, шли к церковному садику, чтобы посмотреть крестный ход. Мы забирались на крыши дровяных сараев и оттуда, как с трибун, смотрели на величавое шествие.

На эти же часы в городских кинотеатрах назначали ночные сеансы, чтобы отвлечь молодежь от опасного «религиозного опиума». Демонстрировали завлекательные фильмы с пометкой «Детям до шестнадцати лет смотреть не разрешается». Юность металась в поисках истины, а храм терпеливо ждал…

* * *

Моя первая школа номер 248 находилась в квартале от моего дома на углу Фонарного переулка и канала Грибоедова, в створе Большой Подъяческой улицы. Чтобы попасть в школу, надо было миновать и цех по изготовлению пианино, и секретный корабельный институт. Затем немного пройти вдоль канала и подняться на три ступеньки на Подъяческий пешеходный мостик с дощатым настилом. Дрожание серых досок под ногами – и я на другой стороне.

Привыкать к размеренной казенной жизни было жутковато, но шаткие дощечки выдержали. Все с большей легкостью я перелетала мостик – в этой школе я проучилась восемь лет. Два первых класса школа была женской, мальчики появились в третьем. Моя подружка-второклассница, помню, говорила: «Ни за что не сяду с мальчишкой за одну парту!» Зато в седьмом классе отдельные мальчики вдруг приобрели в моих глазах ореол недосягаемой высоты. Я до сих пор помню молчаливого паренька Мишу Евтушенко, главным достоинством которого было то, что он являлся однофамильцем модного тогда поэта. Однако не могу с уверенностью сказать, замечал ли он мои робкие взгляды. Еще выделялся на общем фоне сын известной артистки – Андрюша Люлько. Он держался независимо и дерзко и носил узкие «стиляжьи» брюки. Увы, все это были безответные влюбленности. Вряд ли герои моих грез вспомнят большеглазую девочку с косичками – Галю Краснову (Краснова – моя девичья фамилия). Кстати, недавно я случайно узнала от общих знакомых, что меня запомнил совсем другой одноклассник, лица которого не вспомнить мне.

Мою первую школу давно закрыли. Ныне в этом здании по каналу Грибоедова, дом номер 83, теснятся важные учреждения: Жилкомсервис Адмиралтейского района и Общественная приемная представителя президента. Когда я бегала в первый класс, был жив еще «вождь народов», а слово «президент» – его я узнала позднее – ассоциировалось со словами «капиталисты», «империалисты» и «американская военщина». Думала ли я тогда, что капитализм придет и на мою улицу! Он пришел туда, когда меня там не стало.

Пешеходного деревянного мостика, по ступенькам которого прыгала пионерка с красным галстуком на шее, давно нет. Наступила эра скоростей и автомобилей, и на месте прежнего шаткого сооружения появился крепкий стальной мост для проезда машин. Я тоже уже не прыгала, и даже пешком стала ходить меньше: поскольку город для меня расширялся, я все чаще пользовалась транспортом.

В девятом классе я начала учиться в другой школе, номер 211, потому что вышло хрущевское постановление «О связи школы с жизнью». Эта связь выразилась в том, что большинство средних школ усекли на два старших класса, зато в округе появились укрупненные «политехнические» одиннадцатилетки, нечто вроде училищ-колледжей. В одиннадцатилетках не было малышей – только девятые – одиннадцатые классы, по шесть – восемь штук на потоке. Дважды в неделю обучение ремеслу – я обучалась престижной среди школьников той поры профессии «радиомонтажник».

Теперь я ездила в школу на трамвае до Гороховой улицы (тогда она называлась улицей Дзержинского). Учителя в этой школе были замечательные, среди них много мужчин-фронтовиков. При том, что многие ученики росли без отцов (и я тоже), – фактор немаловажный. Однако дружба с новыми одноклассниками сложилась не сразу: пятнадцать лет – не лучшее время, чтобы заводить новые связи. Чуть раньше или двумя-тремя годами позже – совсем иное дело! А на тот момент масса новых ровесников ошеломила меня, зажала, задавила неуемной энергией. Не имея возможности самовыразиться в среде «чужаков», я все чаще выражала себя в стихах и рассказах. Мой переход в эту школу углубил мой интерес к литературе и творчеству.

Почти сразу после получения мною аттестата эксперимент с политехническими школами закончился, и эта школа вновь стала обычной десятилеткой. И – интересный факт: трамвай номер 36 – он довозил меня почти до самой школы – сократил свой маршрут на соответствующий отрезок. Поскольку это был единственный трамвай на Казанской улице (бывшая Плеханова), то и рельсы вскоре сняли. Замечу, что кольцо трамвая было перенесено на мою остановку у Фонарного переулка, и в противоположном направлении дребезжащий вагончик еще несколько лет возил меня в Корабелку, в институт на площади Репина.

А теперь немного о том, как я поняла, что живу в самом центре красивейшего из городов мира. Среди трех мостиков, выводящих меня в большой мир, особенное место занимал Львиный – в створе Малой Подъяческой улицы. Четыре льва, поджав хвосты, до сих пор восседают на четырех его углах. Они держат в пасти железные ванты, на которых мостик будто качается. Но это кажется – мост твердо стоит на своих опорах. Это мой самый любимый мостик – он вел меня в приятные места развлечений. Через него я попадала на Театральную площадь, там впервые увидела балет – «Щелкунчик» Чайковского в Кировском театре. Там же находился ныне уже снесенный Дворец культуры первой пятилетки – какое-то время я ходила в кружок декламации.

Но я благодарю Бога за то, что сохранился мой Львиный мостик. В те свои детские зимы, когда я еще каталась на санках, я ежедневно пробегала этим мостиком, чтобы попасть в Солдатский садик, – там имелась большая гора (вероятно, засыпанное грунтом бомбоубежище). Находится этот садик на заднем дворе Юсуповского дворца, тогда дворец был известен нам как Дом учителя. В межсезонье, уже без санок, дети исследовали прилегающие к садику места. Имелись там царственные решетчатые ворота, всегда закрытые, через которые можно было попасть в главный двор Юсуповского дворца. Благодаря нашей детской миниатюрности это не составляло проблемы – девочки просачивались между прутьями решетки, как намыленные, и оказывались там, где быть запрещалось. Однако я не помню, чтобы нас прогоняли с «княжеского» двора. А однажды, зайдя через неказистые служебные двери внутрь дворца, мы с подружкой миновали нарядный вестибюль, вышли с противоположной стороны через парадный подъезд – и оказались на загадочной красивой набережной реки Мойки.